А потом осекся на полуслове. В дверях стоял Томмо-барн и молча смотрел на меня. Очень нехорошо смотрел.
Я свернул рассказ. Громко, чтобы все услышали, погнал своих спать. Не забыв прибавить, что выступим мы рассвете и поедем по такой-то дороге.
Старосте в глаза я старался не глядеть...
* * *
И вновь лига за лигой неторопливо ложились под колеса фургонов. Я не спешил, часто оглядывался...
Сработает или нет моя задумка? Томмо-барн – старая хитрая лиса, и я видел, как он вчера негромко втолковывал что-то нескольким своим бородачам, показывая то на меня, то на моих юных слушателей...
...За спиной послышался стук копыт. Вскоре нас догнали двое парнишек, и не просто случайные попутчики, спешащие куда-то поблизости по своим делам, – луки со снятыми тетивами [5] и колчаны за спинами, к седлам приторочены тючки с пожитками.
Надо было радоваться – хоть всего двое, но все-таки прибыток – однако вместо того я помотал головой, отгоняя наваждение. Юноши казались зеркальным отражением друг друга: одинаковые лица, прически, одежда... Даже лошади одинаковой каурой масти.
– Мы... – начал один близнец.
– ...с вами, – закончил второй.
– Другие...
– ...тоже хотели.
– Так их...
– ...родители не пустили.
– А мы...
– ...из окна...
– ...потихонечку.
Я прикусил губу. Так вот что значили слова, прозвучавшие в замке Ларинтиона: «И двое, одинаковых лицом, погибнут лютой смертью...»
Ну уж нет! Не все пророчества сбываются – сделаю всё, что смогу, чтобы эти мальчишки вернулись в Карадену... Но хватит ли того, что я могу?
Я смотрел на счастливые лица двойняшек и внутри было пусто, холодно, мерзко... И совершенно не хотелось спасать мир такой ценой.
Судить орков, эльфов либо троллей – смешно и глупо, они осуждены самим фактом своего существования; остается лишь привести приговор в исполнение. Помилование исключено, ибо любой помилованный преступник способен раскаяться и стать честным человеком, любой помилованный еретик способен отречься от ереси и вернуться в лоно Святейшей Церкви, – но эльф всегда останется эльфом, орк – орком, а тролль – троллем.
Оло ди Хайн, «Святая реконкиста»
Место было нехорошим... Никакая опасность не ощущалась, да и Бьерсард вел себя спокойно, однако же привязалось смутное чувство тревоги, и не уходило. Напротив, возрастало по мере того, как мы приближались к невысокому холму с плоской вершиной. Хотя для здешнего равнинного, унылого пейзажа и эта кочка сойдет за неплохую гору...
На вершине холма виднелось сооружение – полтора десятка здоровенных плит, вертикально вкопанных в землю. Неровные, очень грубо обтесанные, выстроились они достаточно ровным кругом, насколько я мог разглядеть с расстояния полулиги.
– Святилище? – спросил я у Гаэлариха.
Он молча кивнул. Устал, бедняга. Как, впрочем, и все мы.
– Чьё? – допытывался я. – Люди? Орки? Тролли?
– Отстаньте, Хигарт... – простонал маг. – Какая, к Хаосу, разница? Те, кто его строил, давно мертвы. Кто пользовался – тоже.
– Место нехорошее, – пожал я плечами.
– А я что, не чувствую? Потерпим... Главное, что здесь сходятся линии силы. И можно провести ритуал.
Да уж, пора бы... Надоело шлепать по болотам, не представляя: а куда, собственно?
– Ламмо! Ломмо! – подозвал я близнецов. И высоко поднял над головой Бьерсард – знак остальным остановиться и сделать короткий привал.
Они подскочили, сияя улыбками. Еще бы, командиру что-то от них понадобилось! Мальчишки... Не набегались, не настрелялись.
Одинаковые, в неброских серых штанах, серых, наглухо застегнутых куртках и серых платках, завязанных хитрым узлом за правым ухом.
На меня уставились две пары сияющих глаз.
– Мы... – начал Ламмо.
– ...здесь,– закончил мысль Ломмо.
Поначалу я их не различал. Вообще. Похожи, как две капли воды, одевались тоже совершенно одинаково. Мало того, вскоре после выступления из Карадены один из близнецов разорвал на локте куртку, я обрадовался – хоть какое-то отличие! – однако к вечеру узрел на другой куртке точь-в-точь такую же прореху, зашитую такими же кривоватыми стежками. Они попросту бравировали своей похожестью.
Однако я все же разобрался, кто из них Ламмо, а кто Ломмо.
Ламмо всегда первым начинал фразу. Значит, тот, кто сейчас сказал «мы», тот и есть Ламмо. Если бы по каким-то причинам Ломмо пришлось подойти первым, он сейчас стоял бы передо мной, мялся и жутко нервничал, не в силах вымолвить ни слова.
– Значит так, Ламмо... – сказал я и ткнул в него пальцем.
Ламмо просиял. Как и его брат. То, что я научился их различать, произвело на братьев неизгладимое впечатление. Кажется, они решили, что я маг. И ставили меня даже выше Гаэлариха – тот не смог освоить эту нехитрую науку, а я ему помогать не собирался.
– Значит, так... – повторил я задумчиво, – как там наши могучие воины болот? – Я кивнул на носильщиков. Сегодня в обязанности близнецов входил надзор за этой синекожей братией.
– Вроде как... – сказал Ламмо.
– ...пока ничего... – сказал Ломмо.
– ...не уперли...
– ...и никто...
– ...не сбежал.
– Отправляйтесь туда, на холм, – показал я рукой. – Разведать и доложить. Столкнетесь с врагом – в схватку не вступать, отходить к отряду.
Близнецы не стали возражать, но заметно погрустнели.
Я поспешил добавить:
– Можете выпустить по паре стрел издалека.
Братья одинаково кивнули, одинаково перехватили свои луки, одинаково повернулись и побежали к холму.
На самом деле встретить там врагов я не ожидал, сказал про них для поднятия боевого духа. Очень уж хотелось мальчишкам подвигов... Уложить со второй стрелы грязеруха, выскочившего из топи и норовящего затоптать кого-то из носильщиков, близнецы за подвиг не считали, – стрелки, несмотря на молодость, были первоклассные.
И все-таки, почувствуй Гаэларих или я впереди опасность, дернись предостерегающе Бьерсард в руке, в разведку сейчас пошли бы Афилей и Хлада, в последнее время эта парочка стала неразлучна...