Смутное движение я скорее почувствовал краем глаза, чем увидел. Быстро повернулся. Ламмо (или Ломмо?), только что с улыбкой пихнувший брата локтем, вновь замер с непроницаемым выражением лица.
Фантомы бокового зрения? Или все-таки мыслеформы несут какой-то слабый-слабый отпечаток души оригинала? Я понял, что не хочу знать ответ. Совсем не хочу.
Запекшейся ссадины не оказалось на лбу ни у одного брата, ни у другого, и я вдруг сообразил, что подсознательно жду: какой же из близнецов первым начнет фразу?
– Уходите... – попросил я мага. – Выступайте б-быстрее...
Голос сорвался. Гаэларих взглянул удивленно. Сам он лишних эмоций не проявлял. Насмотрелся, наверное, на мыслеформы, копирующие мертвых...
Хотелось проорать: «Да уходите же! Я с каждым попрощался, я всех похоронил! Уходите быстрей!»
Но я сглотнул комок в горле и выдавил что-то про погоню: нельзя, дескать, мешкать.
Напоследок мэтр магистр вручил мне пузырек с какими-то магическими крупинками, небольшими и прозрачными. По одной на ведро или бурдюк болотной воды – через полчаса можно пить.
Я сунул пузырек в карман, даже не поблагодарив.
Они ушли.
Хотелось выть. Хотелось рыдать. Но я сидел, неподвижно сидел на каменном обломке, глядя им вслед, пока цепочка крохотных силуэтов окончательно не растаяла в туманной дымке болот...
Великие герои никогда не плачут.
Одинокая капля ударилась о камень у моих ног. Капля крови из прокушенной губы.
Герои не плачут...
* * *
Он сделал несколько шагов мне навстречу и остановился. Положил обе руки на рукоять упертой в землю кирки и застыл, точно будущий памятник на главной площади моей будущей столицы. Лишь крысолюда на плече не хватало...
Впрочем, тут же я увидел какое-то копошение в траве у ног великана. Ну точно, мохноног... Едва ли питомцы Афилея, в испуге забившиеся куда-то после шумных схваток на плато, сумели самостоятельно спуститься по веревке. Наверное, он отыскал других, тоже сбежавших из клетки.
Я радостно ускорил шаг. Все-таки куда приятнее идти по болотам в компании великана. Меньше будет вертеться в голове ненужных мыслей.
– Привет, Афилей!
– Здравствуй, Хигарт, – прогудел великан из своей бочки. – Где остальные?
– Погибли. Все. И Хлада, – я преднамеренно отвечал коротко и сухо, надеясь избежать расспросов.
После общения с мыслеформами очень не хотелось снова ворошить все в памяти... И сам не знаю, отчего я не сказал, что Гаэларих остался жив...
Он не стал расспрашивать. Лишь глубоко вздохнул. Вздохом великана можно было раздуть угасающий костер немалых размеров. Или раскрутить крылья ветряной мельницы.
– А наша цель? – спросил Афилей, помолчав.
– Вот, – я похлопал по торбе. – Кристалл здесь.
– И что теперь?
– Пойдем через болота. Потом поедем через пустыню, от лошадей, идущих рысью, ты не отстанешь, не впервой. Потом в столицу... Ну а затем в горы, как я обещал.
Он помолчал, подумал. И выдал:
– Мне очень жаль, Хигарт. Все будет не так. В горы мы не пойдем. Я возвращаю твое обещание.
Да сколько же можно... Если сейчас этот добродушный увалень обернется враждебным магом, или того хуже, нельфиядой... Тогда я покончу с карьерой героя. И попрошусь в какой-нибудь приют для скорбных разумом, выбрав, чтобы сиделки были посимпатичнее...
Но пока великан никем не оборачивался...
– Послушай, Афилей... – начал я. Он перебил без всяких пауз, наверное, заранее заготовил эту речь и ждал подходящего случая.
– Это не мое имя. Не называй меня так. Я терпел это прозвище. Оно нравилось Хладе. Теперь не хочу терпеть.
Да знал я, что Афилей – прозвище, придуманное жителями Карадены. Но настоящее имя не выпытывал. Многие представители примитивных племен скрывают, как их на самом деле зовут. Моорун, например, тоже прозвище. Что-то связанное с носом, не помню точно...
– Тогда объясни мне, о великан, чье имя я не знаю, а прозвище не могу называть, отчего ты изменил свое первоначальное решение и не хочешь больше вернуться в родные горы?
Он как-то странно посмотрел на меня, помолчал. Неужели понял мою досадливую издевку над его рубленными фразами?
– Объясню. Но я буду говорить по-эрладийски. Ты знаешь этот язык. Я знаю все языки. Но не все одинаково хорошо. Эрладийский – старый язык. Я могу на нем думать. Ваш – молодой. Приходится переводить в уме.
– Все-все знаешь? – удивился я. – И язык м΄гану?
– Да.
– И язык этих, летучих? Может, видел их отсюда, снизу?
Афилей улыбнулся. И прошипел что-то. Очень похоже на ящероголовых, но поди проверь...
– Они не люди, – пояснил великан. – Животные. Очень простой язык.
– Ты знаешь языки всех животных?
– Да.
– И насекомых?
– У них нет языка. Но при нужде я объяснюсь с ними. Они поймут мою волю.
Дожили... Великан – повелитель мух. И тараканов. И запечных сверчков. Будь это правдой, он мог бы обогатиться, ходя по постоялым дворам и приказывая клопам...
Стоп!
Мухи!
Здешние болота славились своими мухами. Самыми разными, от огромных синих, чью укусы порой вызывают у людей жесточайшую лихорадку, через три дня завершающуюся смертью, до крохотных, едва видимых глазу черных, откладывавших яички в любую царапинку, в любую трещинку кожи...
Но Гаэларих однажды сказал с немалым удивлением, что все его отгоняющие насекомых амулеты лежат в сундуках без дела. Мухи нам не докучали. Вообще.
Ни черные, ни синие, ни прочих расцветок... Никакие. Равно как и другие насекомые.
По-моему, повелитель мух просто-напросто любовался моей ошарашенной физиономией. Потом заговорил. По-эрладийски.
– Ты спрашивал, отчего я изменил свое намерение и не стремлюсь больше в горы? Все очень просто: в мою страну можно попасть отовсюду. Она и ваш мир расположены вот так, – он поднял вертикально громадную ладонь, и приставил к середине ее другую, – ребром и под прямым углом.
Нельзя сказать, чтобы я что-то понял. Постранствовать по свету мне довелось, но ни разу не видел страну, вертикально торчащую из нашего мира.
– А зовут меня Саймуур, – добавил великан после паузы.
– Хм... А нет ли у тебя случайно брата? – спросил я осторожно.
– Есть.
– А зовут его случайно не Сэйгуром? Или Сайгууром?
– Его зовут именно так. Он будет рад узнать, что здесь его помнят...
– Я извиняюсь за нескромный вопрос, но сколько тебе лет?