Что казалось его коллеге, агент Мартин, первым вошедший в дом, так никогда и не узнал – нашарил выключатель, зажег свет, и тут же человек, неподвижно стоявший у стены, шагнул вперед. В руке тускло блеснул пистолет Геннадий дернулся было за оружием, но не закончил движение – узнал суб-командора Альберта Ивановича. Узнал с немалым удивлением – исполняющий обязанности начальника Уральско-Сибирского филиала почтил неожиданным визитом Лесогорскую резидентуру без обычной в таких случаях свиты. Даже не прихватив с собой хотя бы пару оперативников из личного звена.
– И чем же тут занимаются господа инквизиторы? – не здороваясь, поинтересовался суб-командор, без всякого любопытства разглядывая добычу своих подчиненных. Тон вопроса ничего хорошего не предвещал.
Мартин несколько растерялся. Он собирался на досуге хорошенько обдумать формулировки доклада, доказывающего, что их троица просто-таки вынуждена была совершить налет на «Уральское Чудо».
– По-моему, вам недвусмысленно запретили проводить в Лесогорске какие-либо операции, – продолжил Сапсан медленно и задумчиво, словно решая, какие именно кары немедленно обрушить на головы ослушников.
– Господин суб-командор… – начал Геннадий и не закончил.
Бах! – дернулся пистолет в руке Сапсана. Мартин, не в силах осознать произошедшее, оцепенело смотрел, как сползает по стене тело доктора Скалли.
Лишь когда ствол начал поворачиваться к нему, – медленно-медленно, казалось Мартину, – он вновь потянулся к кобуре, прекрасно сознавая, что не успеет…
Задача инквизиции – истребление ереси; ересь не может быть уничтожена, если не будут уничтожены еретики, еретики не могут быть уничтожены, если не будут истреблены вместе с ними их укрыватели, сочувствующие и защитники.
Бернар Ги, инквизитор XIV века
1
Болело всё. Наверное, именно так ощущает себя отбивная котлета, побывав в руках повара, сублимирующего на кухне свои садистские наклонности…
Меньше всего боли вызывали движения языка, им-то я не без содрогания пересчитал зубы. На месте двух передних торчали острые обломки…
Я лежал на спине, ухо и щеку что-то мерзко щекотало, и даже сквозь плотно сжатые веки ощущался направленный в лицо свет.
Надо было открыть глаза и понять, где я и что со мной происходит, но совершенно не хотелось. Казалось, стоит шевельнуть веками – и приступ боли убьет агента Хантера на месте.
К тому же имелось подозрение, что ничего утешительного увидеть не придется. Я сразу вспомнил обстоятельства, при которых отрубился в подвале «Уральского Чуда», – хотя, конечно, последние видения стоит признать явным бредом… Но в любом случае ясно, что предстоит весьма неприятный разговор с господином Жебровым и его мордоворотами.
Проще выражаясь – допрос. И финалом его запросто может стать прогулка на дно Кети – без маски, ласт и акваланга, но с привязанным к ногам грузом…
Полностью осознав неприятные перспективы, я рывком поднял веки. И удивился, узрев вместо железобетонных подвальных перекрытий бездонную синеву неба. И в лицо мне бил свет отнюдь не фонаря, сжимаемого кем-либо из подручных Жеброва, но полуденного солнца.
Чуть скосив глаза – поворачивать голову совершенно не хотелось, – я увидел высокую некошеную траву, именно она щекотала ухо и щеку. По стеблю тимофеевки проползла божья коровка, затем расправила крылышки и улетела.
Интересные дела…
Посмотрел, опять-таки двигая лишь глазными яблоками, в другую сторону. И встретился с осуждающим взглядом Федора Михайловича Достоевского. Так вот где я оказался непонятно почему и зачем… В местном парке как бы культуры и отдыха. Лежу на травке. Культурно отдыхаю.
– Влетел ты, паря, – проинформировал меня памятник. – Тут одна карга тя заметила и в ментовку звонить намылилась… Вот-вот хмелеуборочная подкатит. Рвал бы ты когти, если встать могёшь.
Голос у великого писателя оказался хриплый, пропитой, с характерным местным выговором. Я рискнул и двинул-таки шеей – легонько, осторожненько, проверяя свои мрачные подозрения о работоспособности мышц.
Подозрения подтвердились, зато в поле зрения возник мужичок неопределенных лет и бомжеватой наружности. По всему судя, именно он суфлировал чугунному классику.
«Рвать когти» не было ни сил, ни желания… Хотелось лежать и лежать, любуясь небом и вдыхая запах цветущего разнотравья. И пусть меня заберет «хмелеуборочная», и пусть доставит куда положено, и пусть – мечтать так уж мечтать! – там окажется молодой талантливый врач, капризом судьбы занесенный в Лесогорск, и пусть он определит, что за гадостью накачал меня Скалли, и очистит кровь от остатков этой гадости…
Откуда-то со стороны послышался скрип тормозов. Ханыга-доброхот подозрительно быстро дематериализовался, и я понял – мечты начали сбываться.
– Ну и ну… И впрямь ты, Серега… – пробасил знакомый голос. Кружаков? Он и есть. – Давай-ка, поднимайся, поднимайся, сейчас пособлю…
Я попробовал подняться – единственно для того, чтобы продемонстрировать старшему лейтенанту, что затея эта абсолютно бессмысленная. К моему удивлению, всё оказалось не так плохо. Ноги подкашивались, но потихоньку шагали в сторону «лунохода». Дяде Грише даже не пришлось меня слишком сильно поддерживать…
– Хорошо, хоть Васька Колупаев тебя видел, когда ты к нам в РУВД приходил, – говорил минуту спустя дядя Гриша, заводя машину и трогаясь с места. – Запомнил и мне позвонил – мол, приятель твой тут на травке разлегся, не ровен час заберут…
Он говорил что-то еще, но я уже не понимал, что значат скользящие мимо сознания слова, хотел перебить журчащую речь, сказать, что мне срочно надо в больницу, к хорошему токсикологу… Хотел и не смог. Снова провалился в беспамятство.
2
Не знаю, какое время спустя ко мне снова вернулась способность к восприятию окружающей действительности. Похоже, я опять провалялся без сознания достаточно долго. Хотя наверняка утверждать трудно. Но судя по тому, под каким углом падали в окошко солнечные лучи, – вечерело.
Я вновь лежал – на сей раз на чем-то мягком. И болезненные ощущения несколько поумерились. Больница? Возможно… Кружакову вполне логично было бы отвезти меня именно туда.
Но это оказалась не больница – убедился я с первого взгляда. Даже в патриархальном Лесогорске стены в больничных палатах едва ли обшивают некрашеными, грубо обструганными досками. Равно как и в вытрезвителях, и управлениях внутренних дел… Куда еще мог отвезти меня Кружаков? Или встреча с ним и разговаривающим памятником мне лишь примерещилась? Тоже вариант…
Тем не менее – где я?
Визуальная разведка ни в малейшей степени не прояснила сей животрепещущий вопрос. Небольшая комнатушка – дощатый пол, дощатый потолок, дощатые стены – оказалась вызывающе, демонстративно пустой. Единственный предмет обстановки – топчан с лежащим на нем агентом Хантером.