— Конечно, никто не стал бы открывать парадные двери, — объясняла она Тиммису, в то время они лежали, свернувшись клубочком, в ее постели, — добывайки не так глупы: они бы прокопали туннель под полом… никто из человеков и не догадался бы, что там кто-то живет.
— Расскажи еще про поезда, — попросил Тиммис.
И Арриэтта продолжала рассказывать. Объясняла, придумывала, жила вместе с мальчиком в ином, сказочном мире. Погрузившись в эту жизнь, она забыла, в каком они сейчас бедственном положении, забыла о тревогах родителей и страхах дяди, забыла о пыльных, мрачных комнатах между стен, об опасностях, таящихся в лесах вокруг их дома, забыла даже то, что уже давно хочет есть.
— Но куда мы пойдем? — спросила Хомили в двадцатый раз.
Прошло уже два дня после совещания, они были в комнате Арриэтты и отбирали вещи в дорогу. На полу лежала куча разных предметов, часть они отбрасывали в сторону, часть откладывали, чтобы взять с собой. Они могли взять лишь то, — тут Под был непреклонен, — что Люпи называла «ручная кладь». Она дала им рукав брезентового плаща, и они аккуратно разрезали его на квадраты.
— Я думаю, — сказал Под, — сперва попробуем пойти в пещеру на склоне.
— Вряд ли мне там очень понравится, — сказала Хомили, — особенно без ботинка.
— Но Хомили, надо же нам куда-то пойти. И скоро весна.
Хомили обернулась и взглянула на Пода.
— А ты знаешь дорогу?
— Нет, — сказал Под, продолжая сматывать в клубок просмоленную нитку. — Это надо выяснить.
— Какая сегодня погода?
— Я попросил Арриэтту узнать.
Понимая, что другого выхода нет, они, хотя и не без страха, отправили вниз Арриэтту поговорить с молодым Томом.
— Попроси его оставить нам какую-нибудь лазейку, — учил ее Под, — пусть самую крошечную, лишь бы выйти из дома. Если понадобится, мы распакуем вещи и протащим их одну за другой. В самом крайнем случае я согласен даже на окно первого этажа, если снаружи будет на что прыгнуть. Но скорее всего, они крепко-накрепко запрут окна и закроют ставни. И скажи, чтобы он, отодвинул дровяной ларь от стены. Нам самим не справиться, даже если он будет пустой. В хорошеньком мы «окажемся положении, да и семейство Хендрири тоже, если мальчишка укатит в Лейтон-Баззард и оставит нас взаперти. Скажи ему, куда мы направляемся… на это поле, которое зовут Паркинс-Бек… но ни словечка о пещере на склоне… и пусть он напомнит, как туда пройти и не сбиться с пути… Последнее время здесь, в доме, довольно прохладно, а ведь уже март, спроси, не выпал ли снег. Если выпал, мы пропали: нам придется ждать…
«Но разве можем мы ждать?» — спрашивал себя Под, вешая моток просмоленных ниток на гвоздь в дранке и задумчиво беря в руки шляпную булавку. Верно, в приступе великодушия Хендрири сказал: «Мы все вместе попали в беду… и что наше, то ваше». Но потом, обсуждая с Хомили их уход из дома, Люпи заметила: «Не считай меня жестокой, Хомили, но в такие времена каждый думает о своих. На моем месте ты сказала бы то же самое». Она не скупясь давала им разные вещи, — Под прежде всего подумал о рукаве плаща, — подарила Хомили наперсток с колечком от рождественского пудинга, — Хомили надела его на шею; но полки в кладовой вдруг оказались пустыми, все припасы были забраны и спрятаны где-то в другом месте, а им Люпи выдала пятнадцать сухих горошин, которых, сказала Люпи «им, надо надеяться, хватит». Они вымачивали их у себя наверху в мыльнице, а затем Хомили брала по три горошины вниз и варила их на плите.
«Хватит, но на сколько? — спрашивал себя Под, счищая пятнышко ржавчины со шляпной булавки. — Как новенькая, — подумал он, попробовав пальцем острие, — чистая сталь и длинная, длиннее, чем он сам. Нет, придется им уходить, как только путь будет свободен, не важно, выпал снег или нет…»
— Кто-то идет! воскликнула Хомили. — Должно быть, Арриэтта.
Они подошли к люку и помогли ей взобраться на пол; они заметили, что глаза девочки сияют, а щеки горят огнем. В одной руке она держала длинный стальной гвоздь, в другой — ломтик сыра.
— Это нам на сейчас, — еле переведя дух сказала Арриэтта, — там, внизу, еще куча всякой всячины. Том засунул все через дыру за дровяным ларем. Ломоть черствого хлеба, сыр, шесть печеных каштанов и яйцо.
— Неужто куриное яйцо? — сказал Под. — Да.
— О боже! — воскликнула Хомили. — Как нам закатить его сюда, наверх?
— И как сварить его? — добавил Под.
Хомили тряхнула головой.
— Я сварю его вместе с горохом там, у Люпи. Это наше яйцо, никто и словечка не скажет.
— Оно уже сварено, — прервала их Арриэтта, — вкрутую.
— Слава богу! — воскликнул Под. — Я возьму с собой вниз лезвие — мы сможем занести его сюда по кусочкам. Так что ты узнала? — спросил он Арриэтту.
— Погода вовсе не плохая, — ответила она. — Том говорит, когда выходит солнце, совсем тепло и пахнет весной.
— Ты мне прежде всего скажи, — прервал ее Под, — как нам выбраться из дома.
— С этим тоже все в порядке. В самом низу входной двери есть дыра, там, где дверь толкали ногами. — Том всегда так делает, когда у него полны руки сучьев. Но они заколотили ее дощечкой, чтобы в дом не попали полевые мыши. Двумя гвоздями — по гвоздю с каждой стороны. Это один из них, — показала она на принесенный гвоздь. — Все, что нам надо сделать, говорит Том, повернуть дощечку вверх на втором гвозде да закрепить чем-нибудь — и путь открыт, мы сможем выйти наружу. А когда мы уйдем, дядя Хендрири и братцы снова ее прибьют… если захотят.
— Прекрасно, — сказал Под, — прекрасно… — У него был очень довольный вид. — Конечно, они захотят, из-за мышей. И когда, он говорит, они уезжают — я имею в виду: он и его дед?
— Как он и раньше сказал — послезавтра. Но он так и не нашел хорька.
— Прекрасно, — повторил Под; хорьки его не интересовали. — А теперь давайте быстренько нырнем вниз и поднимем сюда продовольствие, пока его никто не увидел.
Хомили и Арриэтта спустились вместе с Подом, чтобы ему подсобить. Они отнесли наверх хлеб и сыр, и печеные каштаны, но яйцо решили не трогать.
— В курином яйце куча еды, — сказал Под, — и вся она чисто и аккуратно упакована, если так можно выразиться, в скорлупе. Мы возьмем яйцо с собой, когда уйдем отсюда, и возьмем в том виде, в каком оно есть.
Поэтому они закатили яйцо за стенную панель и спрятали в темном углу под стружками.
— Здесь оно нас и подождет, — сказал Под.
В день отъезда человеков добывайки старались вести себя как можно тише. Собравшись вокруг стола, они с любопытством и волнением прислушивались к хлопанью дверей, глухим ударам, беготне вверх и вниз по лестнице. До них доносились голоса, которые они никогда раньше не слышали, звуки, которые они не могли распознать. Они продолжали сидеть, притаившись, еще долго после того, как захлопнулась входная дверь и наступила тишина.