Под быстро обернулся. Арриэтта встала, чтобы лучше видеть. Кривой Глаз, цыган… да, эту похожую на гориллу фигуру, насупленные брови, копну седеющих волос нельзя было не узнать.

— Мы пропали, — прошептала Хомили.

Несколько мгновений Под молчал.

— Сюда ему не добраться, — сказал он — мы в самой середине реки, здесь глубоко и с той стороны от нас, и с этой.

— Он может дотянуться рукой с мелкого места; — сказала Хомили.

— Сомневаюсь, что это ему удастся.

— Он нас знает, он нас видел, — сказала Хомили тем же бесцветным голосом. Она прерывисто вздохнула. — И, помяни мое слово, он не намерен снова нас упустить.

Наступила тишина, лишь река лепетала что-то свое. Говорливое журчание, непрерывное, ровное, вдруг показалось им враждебным и жестоким.

— Почему он не двигается? — спросила Арриэтта.

— Размышляет, — сказала Хомили.

Немного погодя Арриэтта снова робко спросила:

— О том, сколько он будет брать за показ, и всякое такое, когда посадит нас в клетку?

— О том, как поступить сейчас, — сказала Хомили.

Несколько секунд все трое молчали и следили за Кривым Глазом.

— Смотрите, — сказала Арриэтта.

— Что еще он задумал? — спросил Под.

— Он снимает с крючка мамину юбку.

— И червяка тоже, — сказал Под. — Осторожней! — вскричал он в то время, как рука рыболова взлетела вверх.

Остров внезапно дернулся и резко закачался из стороны в сторону.

— Он закидывает сюда крючок! — крикнул Под. — Хочет нас поймать. Нам лучше укрыться внутри.

— Нет, — сказала Хомили, когда их перестало качать; она смотрела, как ветка, выдернутая крючком, сносится вниз течением. — Если ему удастся растащить по частям эту кучу, безопаснее быть наверху. Пойдем лучше в чайник…

Но не успела она закончить, как вновь заброшенный крючок впился в пробку, затыкавшую вход. Чайник, привязанный к веткам и прутьям, какое-то время сопротивлялся тянувшей его уде, но ветки стали уходить из-под ног добываек, и они в панике прижались один к другому. Затем пробка вылетела и ускакала на конце танцующей лески. Остров снова качнулся; расцепив руки и отойдя друг от друга, они с ужасом услышали, как в чайник, булькая, льется вода.

В четвертый раз крючок попал в ту ветку, на которой они стояли. Они видели, что крючок крепко вонзился в дерево, видели, как дрожит леска, натянутая как струна. Под подошел поближе, и, откинувшись назад всем телом, попытался ослабить ее напряжение. Но все было напрасно — леска оставалась такой же тугой, а крючок так же прочно сидел в древесине.

— Разрежь леску, — раздался голос, перекрывая треск и скрежет. — Разрежь ее… — снова прозвучал тот же голос, на этот раз почти не слышный; казалось, это просто журчит река.

— Так дай мне лезвие бритвы, — еле переводя дух, сказал Под, и Арриэтта, кинувшись за ним со всех ног, тут же принесла его. Послышался звенящий звук, и рассеченная леска взлетела в воздух; добывайки низко пригнулись.

— Ну почему я сам, — воскликнул Под, — не подумал об этом первым делом?

Он взглянул на берег. Кривой Глаз сматывал леску; легкая без крючка, она летела, подгоняемая ветром.

— Он не очень-то доволен, — сказала Хомили.

— Да, — согласился Под, садясь с ней рядом. — И неудивительно.

— Не думаю, чтобы у него был еще один крючок, — сказала Хомили.

Они смотрели, как цыган рассматривает конец лески, встретили его злобный взгляд, когда, сердито подняв голову, он пристально всматривался в их остров.

— Очко в нашу пользу, — сказал Под.

Глава девятнадцатая

Добывайки устроились поудобнее на прутьях, им предстояла бессонная ночь. Хомили сунула руку за спину, туда, где лежали постельные принадлежности, и вытащила красное одеяло.

— Глянь-ка, Под, — сказала она, укутывая одеялом колени, — он что-то еще придумал. Интересно — что?

Они пристально смотрели, как Кривой Глаз, взяв в руку удочку, двинулся к кустам.

— Вряд ли он решил отступиться, как по-твоему? — добавила она, когда Кривой Глаз исчез из виду.

— На это надеяться нечего, — сказал Под. — Ведь он видел нас и знает, что мы здесь, — надо только до нас добраться.

— Здесь ему нас не поймать, — сказала Хомили, — мы же на самой глубине. А скоро совсем стемнеет.

Как это ни странно, она казалась спокойной.

— Пожалуй, — сказал Под, — хотя взгляни — луна поднимается все выше. А утром мы все еще будем здесь. — Он взял в руки бритву. — Придется избавиться от чайника: только лишний вес.

Он перерезал веревку, и чайник медленно пошел на дно. Печальное это было зрелище.

— Бедный Спиллер, — сказала Арриэтта, по-моему, он любил этот чайник…

— Что ж, он сослужил нам хорошую службу, — сказал Под.

— Давайте сделаем плот, — вдруг предложила Хомили.

Под взглянул на прутья и ветки вокруг, на веревку у себя в руках.

— Почему бы и нет? — сказал он. — Но это займет немало времени. А когда он торчит тут поблизости… — Под кивнул в сторону ивняка, — здесь не опаснее, чем в любом другом месте.

— Здесь даже лучше, — сказала Арриэтта, — здесь нас легче увидеть.

Хомили обернулась и удивленно посмотрела на нее.

— Зачем нам, чтобы нас увидели? — спросила она.

— Я думаю про Спиллера, — сказала Арриэтта. — При такой луне и при такой погоде он вполне может появиться этой ночью.

— Скорее всего, так, — подтвердил Под.

— О боже, — вздохнула Хомили, плотнее натягивая на себя одеяло, — что он может подумать? Я хочу сказать, когда встретит меня в таком виде. — В Арриэттиной нижней юбке?

— Прекрасная юбка, особенно цвет, — сказал Под, — сразу бросится ему в глаза.

— Прекрасная? Она села и стала короткая. Да еще эта дыра в боку, — горестно проговорила Хомили.

— Но красной-то она осталась, — сказал Под, хороший ориентир. И я теперь жалею, что мы потопили чайник. Спиллер сразу бы его приметил. Но что толковать, слезами горю не поможешь.

— Смотрите, — шепнула Арриэтта, глядя на берег.

Там стоял Кривой Глаз. Казалось, он стоит совсем рядом. Он прошел вниз по реке по бечевнику и снова вышел на берег у лещины. В ярком свете луны они ясно видели его горевший яростью единственный глаз, видели стыки на его удочке, прищепки для белья и моток веревки в корзине, висевшей у него на сгибе локтя. Они были прямо у него под боком. Будь между ними суша, четыре шага — и они оказались бы у него в руках.