И как раз вовремя: послышался мягкий топот чьих-то ног по коврику, и рядом с тем местом, где она только что стояла, появились четыре кошачьи лапы — три черные и одна белая. Кот потянулся, перекатился на спину, потерся усатой мордой о нагретый солнцем коврик. Он был черный с белым брюхом. Он или она? Этого Арриэтта не знала, но — так или иначе — это был великолепный зверь, гладкий и могучий, как все коты, которые сами добывают себе пропитание и живут под открытым небом.
Отодвигаясь бочком, как краб, в темноту и не сводя глаз с кота, который нежился на солнце, Арриэтта вдруг почувствовала, что кто-то берет ее за руку и сжимает изо всех сил.
— Ах… — еле слышно сказала Хомили у самого ее уха, — ах, какое счастье, ты жива!
Арриэтта приложила палец к губам.
— Ш-ш, — шепнула она еле слышно, по-прежнему глядя на кота.
— Ему сюда не залезть, — шепнула в ответ Хомили.
В полумраке Арриэтта увидела, что лицо у матери бледное, даже серое, и покрыто пылью.
— Мы в фуре, — сказала она спустя минуту, не в силах удержаться, так ей хотелось выложить новости.
— Да, я знаю, — сказала Арриэтта и умоляюще добавила: — Мамочка, давай лучше помолчим.
Секунду Хомили молчала, затем сказала:
— Он попал папе палкой по спине. Вернее, пониже спины, — добавила она, чтобы успокоить Арриэтту.
— Ш-ш, — снова шепнула Арриэтта.
С того места, где они стояли, почти ничего не было видно, но она догадалась, что Кривой Глаз надевает куртку. Вот он наклонился, совсем рядом возникла рука, нашаривающая под кроватью кроличьи силки. Женщина все еще была снаружи, у костра.
Через несколько минут, когда глаза Арриэтты привыкли к темноте, она увидела поодаль отца. Он сидел, прислонившись спиной к стене. Арриэтта подползла к нему, Хомили следом за ней.
— Ну вот, мы и снова вместе, — добавил он, взглянув на Хомили.
«Волков бояться — в пес не ходить».
Из календаря Арриэтты. 5 ноября
Припав к полу и задержав дыхание, они слушали, как Кривой Глаз отпер дверь, затем снова запер ее на задвижку и тяжело спустился по ступеням.
Все трое молчали.
— Мы остались одни, — заметила, наконец, Хомили своим обычным голосом. — Я хочу сказать, мы вполне могли бы выбраться отсюда, если бы не кот.
— Ш-ш, — шепнул Под. Было слышно, как женщина что-то спросила, поддразнивая Кривой Глаз, а когда он пробормотал в ответ несколько слов, разразилась снова тем же издевательским смехом.
— Он знает, что мы здесь, — прошептала Арриэтта, — но она ему не верит.
— И этот кот тоже скоро узнает, что мы здесь, — ответил Под.
Арриэтта задрожала. Должно быть, кот спал на кровати, в то время как она, беззащитная, стояла у двери у него на виду.
Под молчал. Он думал.
— Да, — сказал он наконец, — веселенькая история! Он, верно, вышел вчера вечером проверять силки и — нате вам! — нашел потерянный давным-давно ботинок в нашей яме.
— Мы забыли опустить полог, — шепнула Арриэтта.
— Ты права, — согласился Под.
— И даже не зашнуровали сверху ботинок, — продолжала Арриэтта.
— Да, — сказал Под и вздохнул. — «Кто вино любит, „тот сам себя губит“», — так это говорится, да?
— Вроде этого, — ответила Арриэтта шепотом.
Они сидели по пояс в пыли.
— Какая гадость! — заметила Хомили, изо всех сил удерживаясь, чтобы не чихнуть. — Если бы я делала эту фуру, я бы не оставила здесь щель.
— Ну и слава богу, что ее делал кто-то другой, — сказал Под, в то время как усатая тень загородила им свет: кот, наконец, увидел их.
— Не впадай в панику, — спокойно добавил Под, — этот рундук доходит почти до самого пола, коту нас не достать.
— Ох! Ох! Ох! — не унималась Хомили, глядя на светящийся зеленый глаз. Под крепко сжал ее руку, чтобы заставить замолчать.
Кот прошел вдоль всего рундука, принюхиваясь к щели, затем вдруг улегся на бок и принялся нежно поглядывать на них. У него был очень дружелюбный вид, словно он хотел выманить их наружу, чтобы поиграть.
Время шло, все осталось как было, лишь солнечный луч медленно передвигался по вытертому ковру. Кот, казалось, задремал.
— Что ж, — шепнула Хомили, — а все-таки приятно оказаться под крышей.
Один раз женщина зашла в фуру, взяла из кухонного столика деревянную ложку и сняла с огня чайник. Они слышали, как она ворчит, подкидывая дрова в костер, а один раз порыв ветра занес внутрь едкий дым. Арриэтта не удержалась и чихнула. Кот тут же проснулся и скосил на них глаза.
Ближе к полудню до них стал доноситься аппетитный, дразнящий запах тушеного мяса. Он делался то сильней, то — когда менялся ветер — слабее.
Арриэтта почувствовала, как у нее потекли слюнки.
— Ой, я так хочу есть… — вздохнула она.
— А я — пить, — сказала Хомили.
— А я — и есть, и пить, — сказал Под. — Но говорить об этом ни к чему, — продолжал он. — Закройте глаза и думайте о чем-нибудь другом.
— Стоит мне закрыть глаза, — запротестовала Хомили, — и я вижу полный наперсток горячего крепкого чая или вспоминаю о том чайнике, который был у нас дома, тот, из желудя с носиком из пера.
— Что ж, вспоминай о чем хочешь, — сказал Под, — и в этом вреда нет, если тебе становится легче…
Наконец вернулся Кривой Глаз. Он отпер дверь и кинул на коврик двух кроликов в силках. Затем они с женщиной поели, сидя снаружи на ступеньках фуры, а тарелки ставя вместо стола на пол.
Запах мяса стал просто невыносим. Он выманил наших трех добываек из темного уголка на самый край их убежища. Жестяные тарелки, полные сочного жаркого, были на уровне их глаз, и они могли прекрасно рассмотреть рассыпчатый картофель и пряный соус, которым он был обильно полит.
— Ох! Ох! — пробормотала Хомили. — Это фазан… ну кто его так готовит?!
Один раз Кривой Глаз кинул кусочек на коврик. Они с завистью смотрели, как кот прыгнул и принялся его есть, не спеша, хрустя костями, как настоящий хищник.
— Ох! — снова пробормотала Хомили. — Ну и зубы…
Наконец Кривой Глаз оттолкнул тарелку в сторону. Кот с интересом смотрел на груду полуобглоданных костей, на которых оставались лоскутки нежного мяса. Хомили смотрела туда же: тарелка стояла у самой щели.
— Ты не попробуешь, Под? — шепнула она.
— Нет, — ответил Под так громко и твердо, что кот обернулся и посмотрел на него: одни глаза с вызовом уставились в другие. Кот принялся медленно помахивать хвостом.
— Бежим, — выдохнул Под, в то время как кот подобрался для прыжка, и все трое кинулись вглубь, в темноту. Еще секунда — и было бы поздно.