Теперь они уехали, а Дэйр Траск так и болтался на дереве со своим шейным платком во рту: он кричал своим людям, чтобы они вернулись, и Чандосу надоело слушать его крики. Кортни понимала, как больно Траску. Раны его еще кровоточили, даже та, которую наспех перевязал Ромиро.
Несомненно, он заслужил это и даже большее, но смотреть на его мучения было невыносимо, тем более что он не причинил зла ни ей, ни Чандосу.
Что чувствует Чандос, Кортни не знала. По лицу его, как всегда, она не могла ничего угадать. Он как ни в чем не бывало приготовил ужин и с равнодушным видом ел, не спуская, однако, глаз с Траска.
Кортни попыталась заговорить с Чандосом, но он велел ей молчать, внимательно прислушиваясь, не вернулись ли остальные. Кортни подчинилась ему.
Потом он велел ей собирать вещи и седлать своих лошадей. Кортни обрадовалась: значит, они уезжают! Но сделав все и выведя вперед лошадей, она поняла, что Чандос передумал. Костер не был потушен, и Траск все так же висел на дереве.
Чандос повернулся, и от его взгляда Кортни похолодела. Она сразу угадала его намерения:
— Ты хочешь, чтобы я уехала без тебя? Взяв Кортни за руку, он отвел ее в дальний конец поляны.
— Не расстраивайся понапрасну, леди. Возьми лошадей и медленно двигайся к югу. Я догоню тебя через несколько минут.
Опять он называет ее леди! А эта его жуткая мрачность? Нет, Кортни ему не верила.
— Ты убьешь его, да? — спросила она.
— Нет.
— Значит, ты будешь пытать его!
— Женщина, — сказал он, — где то спокойствие, с которым ты заговаривала зубы четырем головорезам?
— Ты посылаешь меня одну туда, где индейцы, и еще ждешь от меня спокойствия! Твои выстрелы, возможно, слышали. Вокруг нас сейчас, наверное, дюжины… сотни дикарей.
— Ты что, и впрямь думаешь, что я могу подвергнуть тебя опасности?
Он сказал это с такой нежностью, что Кортни почувствовала угрызения совести.
— Прости, — смутилась она. — Просто я ужасная трусиха.
— Ты храбрее, чем думаешь, леди. А теперь поезжай! Я скоро догоню тебя. Мне нужно кое-что сказать Траску. Но ты этого не должна слышать.
Каштановые волосы и карие глаза могли быть у кого угодно, но отсутствие двух пальцев на руке неопровержимо свидетельствовало о том, что это именно Дэйр Траск. Чандос стоял перед своим врагом, стараясь отогнать воспоминания, пробуждавшие в нем ярость. Дэйр Траск изнасиловал его мать. Он не убил, но осквернил ее. Он один из двух оставшихся в живых участвовавших в этом.
Дэйр Траск был также одним из троих, насиловавших жену Прыгающего Волка. И это его нож погрузился в живот молодой женщины после содеянного — не с целью убить одним ударом, а чтобы заставить ее страдать.
За одно только это Траск заслуживал смерти, а за все остальное он заслуживал медленной смерти. И он умрет — сегодня, завтра или даже послезавтра. Но Чандоса здесь не будет, и он этого не увидит. За четыре года жажда мщения заметно поутихла в нем. Теперь лишь Уэйд Смит возбуждал в нем прежнюю неукротимую ярость. Вот кто умрет от руки Чандоса. Но с Траском все иначе. Тут Чандос только хотел завершить то, что поклялся сделать. А остальное его не волновало.
Траск так и не узнает, за что обречен на смерть, если ему не втолковать этого. Нет, он должен узнать, за какие зверства его покарали.
Вытащив кляп изо рта Траска, Чандос отступил на несколько шагов и посмотрел на своего врага. В глазах Траска не было страха. Он даже плюнул, выразив этим свое презрение.
— Краснокожий, — проскрипел Дэйр, — я знаю, ты не убьешь меня. Я слышал, как ты сказал это своей женщине.
— Ты уверен, что не ослышался? Воинственный запал Траска несколько поубавился.
— Чего, черт возьми, тебе надо? Я не трогал эту чертову женщину! У тебя нет причин…
— Женщина здесь ни при чем, Траск.
— Значит, Ромиро был прав? Зачем же ты прикрывался ею?
— Твоим дружкам ни к чему знать о наших с тобой делах. Пусть думают, что я ревнивец, и только. Они удивятся, когда больше не увидят тебя в живых, но им никогда не узнать того, что здесь произошло.
— Черта с два! Они вернутся, и скоро! Они не оставят меня здесь!
Чандос медленно покачал головой.
— Хочешь, поспорим? Это будет последний спор в твоей жизни, Траск. Так вот, я утверждаю, что они уже поняли, что индейцы неподалеку, и в этот самый момент мчатся к границе во весь опор.
— Врешь! — взревел Траск. — Мы не видели никаких признаков индейцев. Может быть, ты их видел?
— Мне их не нужно видеть, я и так знаю, что они здесь. Мы обычно путешествуем вместе. Но на этот раз они держатся на расстоянии от меня — из-за женщины, ибо она боится их.
— И все-таки она едет с тобой, — заметил Траск.
Чандос кивнул.
— Я знаю, чего ты добиваешься, краснокожий! Но Дэйра Траска не так просто запугать. Отсюда до границы рукой подать, никаких индейцев здесь и в помине нет!
Чандос пожал плечами:
— Я не собираюсь тебя убеждать, Траск. Когда они найдут тебя, тогда и узнаешь. Я оставляю тебя им в подарок.
— В подарок? — в ужасе заорал Траск. — Если хочешь убить меня — убей! Или ты не мужчина?
Но Чандос не принял вызов. Разговор с подонком надоел ему.
— Не то чтобы я не хотел убивать тебя, Траск, — сказал Чандос, подходя ближе. — Посмотри на меня! Взгляни мне в глаза! Ты видел их раньше, Траск, хотя это были не мои глаза. Может, ты изнасиловал за свою жизнь стольких женщин, что и не вспомнишь, о какой из них я говорю? — Траск тяжело задышал, а Чандос добавил:
— Вижу, ты вспомнил.
— Это было четыре года назад, черт возьми!
— И ты думал, что время убережет тебя от мести команчей? Знаешь ли ты, что стало с теми, кто был с тобой в тот день?
Траск знал. Лицо его стало белее полотна. Значит, он ошибся, думая, что все кончено и дикари сполна выместили гнев на других.
Он рванулся изо всех сил, но веревки крепко держали его. Теперь Чандос видел его страх: глаза, смотревшие на него с безумной мольбой, выражали ужас перед близкой смертью.
Чандос отвернулся и неторопливо пошел к своему мерину. Вскочив на него, он ухватил за поводья чалую лошадь Траска и сказал:
— Теперь ты знаешь, почему я хочу твоей смерти, Траск. Но вспомни еще молодую женщину-команчи, которую ты сначала изнасиловал, а потом заставил умереть жестокой медленной смертью.
— Это была всего лишь чертова индианка! Вот теперь Чандос уже не испытывал ни малейших угрызений совести.
— Это была красивая, нежная женщина. Ее ребенок умер в тот же день, а муж до сих пор оплакивает ее. Она не причинила зла ни одной живой душе. Она была воплощением доброты. А ты убил ее. Поэтому я передаю тебя в руки ее мужа. Ему ты нужен, а мне нет.