До XV века дхары были язычниками, поклоняясь многочисленным божкам и идолам, и жили тремя племенами, точнее, союзами племен, называвшимися по-дхарски «дхэнэ». Самым сильным было «серое» племя, которому подчинялись два других – «белое» и «черное»… Болгары, а позже русские и татары постепенно вытеснили или ассимилировали дхарское население везде, кроме верховьев Печоры. Казалось, небольшой народ исчезнет без следа, но приблизительно в середине XV века произошли неожиданные и резкие перемены.
О том, что случилось пять столетий назад, они тоже спорили. Орловский считал, что дело было в нормальном, естественном процессе развития дхарского общества, может быть ускоренном иноземной угрозой. Его коллеги-дхары видели в тех событиях другое – результат деятельности необыкновенной личности, великого героя. Это было, конечно, очень далеко от науки, но Юрий делал скидку на привычные, традиционные воззрения вчерашних выходцев из глухих деревень. Странно, что Родион Геннадьевич тоже разделял эти взгляды…
Героя звали Фроат кна Астфани. Впрочем, русская летопись называла его куда привычнее – Фролкой Афанасьевым, князьком дхарским. Он прибыл со всей семьей откуда-то издалека – из Великого Княжества Литовского или даже из Германии. Фроату удалось за несколько лет сделать почти невозможное. Он сплотил три дхарских племени, создав первое дхарское государство и провозгласив себя дхарским «гэгхэном» – владыкой. Но это было только начало. Гэгхэн Фроат провел религиозную реформу. Божки и идолы были запрещены, единственным богом стало Эрво Мвэри – Высокое Небо. Где-то в верховьях Печоры Фроат воздвиг Дхори-Арх, каменное святилище, где проходили ежегодные обряды и праздники.
Родион Геннадьевич рассказывал, что Дхори-Арх – «Дхарский Камень» сохранился, хотя его и пытались неоднократно разрушить. Он даже показывал рисунок огромного каменного сооружения, чем-то напоминающего знаменитый Стоунхендж…
После смерти реформатора наступил кризис. Сыновья рассорились. Старший, законный наследник по имени Гхел, был верен традициям отца. Младший, Ранхай, дружил со старыми жрецами и в конце концов покинул страну, перейдя на службу к одному из татарских князей. Ослабленное княжество не смогло противостоять русским дружинам, давно уже подбиравшимся к богатым землям Севера. Войска Гхела, получившего прозвище Храбрый, сопротивлялись десять лет, покуда Завоеватель Севера, князь Семен Курбский вместе с Петром Ушатовым и воеводою Заболоцким-Бражником не привел новое войско, вооруженное огнестрельным оружием. Это случилось в 1499 году. Дхарская дружина была разбита, сам Гхел погиб в бою. По русской летописи, это случилось зимой, дхары же отмечали день гибели Гхела летом – в конце июня. Через несколько месяцев подоспел Ранхай с татарской конницей, но было уже поздно. Правда, по дхарскому преданию, Ранхай, ставший последним гэгхэном, отомстил за брата, убив князя Семена в поединке. Городки и села дхаров были разорены, остатки населения, не успевшего бежать за Урал, обложены данью, а присланные из Столицы священники запретили культ Высокого Неба.
На этом, собственно, дхарская история и закончилась. Пять сотен лет те, кто не обрусел и не забыл родной язык, жили тихо, занимаясь охотой и ремеслом и продолжая тайно поклоняться прадедовским идолам. Патриархи, а позже Синод жестоко преследовали жрецов, то сжигая их в деревянных срубах, то ссылая в Сибирь. Последние процессы над «язычниками» состоялись уже в начале XX века, незадолго до Первой революции. По иронии судьбы молодой дхарский учитель Родион Геннадьевич Соломатин, примыкавший в молодости к анархистам, был сослан в Восточную Сибирь как адепт тайного языческого культа.
Правда, Синод действовал не столь уж и глупо – Рох кна Гхели, как звали Соломатина дхары, происходил из рода самого Фроата и был потомственным жрецом-дхармэ. Его арест и ссылка нанесли сильный удар по дхарам, среди которых его семья пользовалась огромным авторитетом.
О ссылке Соломатин рассказывал мало. Он учительствовал в небольшом сибирском селе где-то неподалеку от Иркутска и вернулся в Столицу лишь в начале 1921 года…
В 20-е, казалось, судьба начала улыбаться дхарам. Появились первые школы, в Столице был организован Дхарский культурный центр. На основе кириллицы возник новый дхарский алфавит, начали издаваться книги. Это продолжалось до лета 35-го – чья-то рука намертво перекрыла кран, по которому понемногу, по каплям, поступал воздух. Теперь, в 37-м, дхаров официально просто не существовало. Народ исчез, словно стертый с географической карты и страниц истории…
Орловский понемногу увлекся. Писалось быстро, никто не мешал, к тому же здесь, в тюрьме, он мог уже не бояться всевидящей цензуры, на которую приходилось оглядываться при работе над самыми невинными статьями. Какая уж теперь цензура! Здесь, в тюремной камере, можно не сдерживаться и называть кошку – кошкой. Можно писать «насильственная русификация» вместо «добровольного сближения братских народов», называть депортации депортациями, а репрессии – репрессиями. Это могло не понравиться улыбчивому «Косте» и его неулыбчивому начальству, но что можно ожидать от ЗК Орловского, статья 58 через 10 и 11, получившего от родной власти «четвертак» в зубы да еще «пятерку» по рогам?
Исписанные страницы ложились одна на другую. Получилось их не двадцать пять, а все сорок, а еще оставался неописанным – последний, сегодняшний этап горькой дхарской истории. Правда, тут сам Орловский не очень отличал правду от легенды. Говорили-и неоднократно, – что еще в 30-м, когда начались первые депортации из района Печоры, несколько сот дхаров ушли в недоступный лес в районе деревеньки Якша. Даже сам Родион Геннадьевич не знал, правда ли это: район был закрыт, там шло какое-то важное строительство. Последнее, что услыхал Юрий уже совсем недавно, – будто по чьему-то решению разрушен Дхори-Арх – великое святилище, возле которого находились могилы Фроата Великого и Гхела Храброго…
«Костя» не пришел через два дня, не пришел и через три. Юрий смог спокойно дописать свою импровизированную статью и даже не спеша перечитать ее. Он остался немного недоволен: написанное походило больше на памфлет, чем на научную работу. Хотя, в самом деле, что он мог написать после всего случившегося? Юрий решил оставить все так, как есть, сложил листки стопкой и принялся за книги.
Его не трогали. Надзиратели были молчаливы, но достаточно вежливы. Еда, естественно, оказалась вполне тюремной, зато ему позволили гулять. Почему-то Орловский представлял тюремные прогулки как хождение по кругу в огромном дворе, окруженном высокими стенами, на которых разгуливает охрана. Вышло же все совершенно по-другому.
Когда его первый раз повели на прогулку, «вертухай» объяснил несложные правила. По хлопку надлежало повернуться к стене и ждать, покуда не прозвучит другой хлопок. Разъяснений не последовало, но после первого же случая Юрий, повернувшись по этому несложному сигналу, успел заметить, что по коридору идет кто-то другой в сопровождении конвоира. Очевидно, здесь хотели оградить зэков даже от мимолетного знакомства. Итак, хлопок – лицом к стене, снова хлопок – иди дальше.
Его повели почему-то не вниз, во двор, а наверх. Наконец пахнуло свежим ветром, и Юрий прошел в небольшой дворик, действительно окруженный стенами, но невысокими, по периметру которых была натянута густая «колючка». Во дворике он оказался один. Осмотревшись, он сообразил, что находится на крыше, а рядом, за стеной, размещены такие же дворики для прогулки. Здесь можно было гулять, причем вовсе не требовалось бродить по кругу – можно просто стоять у стены, дышать холодным осенним воздухом или курить, поглядывая на затянутое тучами сентябрьское небо.