Федька вздохнул:
— Вот такая у меня беда, Георгич. Одно остается, жрать самогон! Больше радости в жизни не осталось. Хорошо, когда литруха под рукой. Тогда все по херу, а по утрам, да спросонья, как сейчас, на белый свет глядеть неохота. А надо. Хоть глоток найти, иначе…
Прапорщик остановил соседа:
— Так тебе выжрать надо?
Федька закивал головой, с которой свисали свалявшиеся лохмотья немытых, когда-то шикарных волос:
— Вопрос жизни и смерти! Выручишь? Полпоселка обошел, ни один пидор копейки не дал. И не налил. Правильные все, козлы! Один я такой! Повеситься, что ли?
Детруну вдруг стало жаль Федьку, которого знал давно. Тот всегда называл прапорщика Георгичем, хотя был младше всего на три года. Представил Детрун и жену Федьки. Такую же пышную, как и Ленка, Машку. Значит, она с пожарником схлестнулась? А неплохо бы ее приголубить в баньке! Но для этого надо Федьку ублажить. Самогона хватит, а соседу более ничего и не надо, раз утерял мужские качества. Но по трезвяни Машка от него вряд ли в открытую загуляет. По пьяни совсем другое дело. Да, сегодня – Ленка, а завтра следует к Маше подкатить. Аккуратненько прощупать, как она насчет того самого. Согласится – хорошо, нет – Ленка есть!
Детрун любил женщин. Как и они его. А вот женился на больной, тощей Зойке. Хотя не только болезнь иссушила ее. Помог еще и он своими гулянками. Но такова доля бабья! Ничего не поделаешь. Детрун ее не гонит, но и менять свои привычки не собирается. Дочь от этого страдает? Пустое! Да и что такое дочь? Ребенок, конечно, поначалу. А потом выйдет замуж – только и видели ее! Молодежь сейчас какая? С гонором, с понтами! Это хорошо, если замуж выйдет и съедет к муженьку. Тогда и помочь можно. А если по рукам пойдет? Но нет, не пойдет. Детрун не допустит. По крайней мере, в поселке. А захочет рвануть в Москву, держать не станет. Пусть. Может, в отличие от других и найдет какого-нибудь полудурка с толстым кошельком.
Детрун не любил свою семью. Он вообще, кроме себя и денег, никого и ничего не любил. Да, воевал, что еще больше озлобило его. Но как раз на войне он и понял, что все эти побрякушки типа орденов да медалей – шалость. Деньги главное! С ними ты – человек. И понял это Детрун, когда в составе спецгруппы проводил зачистку в одном из богатых домов крупного чеченского села. Группа разделилась, и Детруну с напарником достался этот дом. Мужчин в нем, кроме старика да пары пацанов десяти-двенадцати лет, не было. Только бабы, шестеро. И сундук в большой комнате. Как они встали возле этого сундука! Словно сторожевые псины! Пришлось разогнать прикладом. В сундуке оказались драгоценные украшения и… деньги. Как сейчас прапорщик помнит, десять пачек по десять тысяч долларов. Все с напарником забрали. Бабы и старик шум подняли. Детрун уж хотел их всех разом, одной гранатой. Но тут как раз чечены из «зеленки» поперли. Пришлось группе оборону возле мечети занимать. Напарник знал, что Детрун забрал из дома старика и женщин, подмигивал, справедливо рассчитывая на честный дележ. Да рано радовался. Пуля ему в висок попала. Во время очередной атаки боевиков. Вот только странно, что пуля попала в висок, а не в лоб! Для других потом странно было, но не для прапора, потому как это он всадил пулю в башку напарника.
Тогда Детруну крупно повезло. Командир группы, видя, что подразделение долго не продержится, вызвал на селение огонь артиллерии. Те и ударили в основном по «зеленке», отогнав уцелевших в огненном аду чеченов, но один снаряд попал как раз в тот дом, где поживился Детрун. Потом, когда подмога подошла, осмотрели хату. Всех, кто в нем был, разнесло в клочья. Что ж поделать, на войне и не такое бывает. Короче, Детрун и «бабки» с золотишком неплохо сорвал, спрятав в вещмешке до прибытия на базу, и от свидетелей избавился, точнее, избавился он от напарника, дабы не делиться награбленным, а уж семью чеченскую на случай списали. Да еще прапор за тот бой орден Мужества получил, как и все, оставшиеся в живых из спецгруппы.
А потом командировка закончилась, и он с добычей благополучно вернулся обратно в часть, в Осиновск, где его еще и медаль ждала за образцовое исполнение воинского долга. Героем, короче, вернулся. И человеком для поселка богатым. Но ни деньги не тратил, ни золото не сдавал. До сих пор в тайнике лежат. Ждут своего часа. К ним прибавились и бабки, что платил Грабов. Через годик, когда контракт закончится, можно, бросив жену с дочерью, укатить куда-нибудь подальше на восток. Да домик двухэтажный где-нибудь за Уралом поднять. Жениться не будет, а вот блядей заведет столько, сколько захочет. На все денег хватит. Человеком жить будет. Только год еще отпахать! Ничего, время летит быстро! А пока поимеем Ленку да соседку попробуем оприходовать. Это в личном плане. В быту же следовало гараж поднять. Черт его дернул стройку затеять. Но раз начал, надо закончить. Мысль о том, что ему сегодня еще надо блоки перетащить, вернула в реальность.
Федор спросил:
— Ты чего задумался-то, Георгич? Нет, с тобой в натуре непорядок! Случилось что серьезное?
Прапорщик взглянул на соседа:
— Со мной порядок, а вот у тебя действительно проблема. Раз о веревке заговорил. Выпить, говоришь, надо?
Федор подтвердил:
— Ага! Край, как надо! Нальешь? У тебя, знаю, есть!
— Я сейчас домой не поеду!
— Жаль!
— Но помочь помогу! Не подыхать же тебе в самом деле.
Прапорщик извлек из лопатника две сотни:
— Держи, Федька! На сегодня тебе хватит?
Федор схватил купюры:
— Да мне этих бабок и на два дня хватит!
— Вот и хорошо! А потом… потом буду дома, заходи, налью! Люди друг другу помогать должны!
— Ну, Георгич, ну… ты, в натуре, человек. Один во всем этом сраном поселке. Не забуду.
И тут же поинтересовался:
— А ты на службу к восьми аль к девяти ездишь?
— Заходи в семь, не прогадаешь, или вечером после шести!
— Не, вечером не получится. В шесть я уже в отрубе, если с утра хоть каплю поймаю. Потом все одно доберу. С миру по нитке, да так, что рогами в землю! Если не против, в семь утра навещать буду! И сделать, если чего надо, но пока не нажрался, а это часов до десяти, сделаю без вопросов!
Прапорщик хитро прищурился:
— А не боишься, что твоя ко мне метнется?
Федор равнодушно махнул рукой:
— Да хер с ней! С тобой ли, с пожарником, с беженцем, мне-то какая разница? Так что на этот счет не загоняйся. Подставится, всади! В обиде не буду!
— Да я пошутил, Федя! Мы ж соседи. Как же такое меж нами возможно?
— Шутишь? А я не шучу! Мне бабы, бля буду, теперь до фонаря. И жена тоже! Ну, ладно, спасибо тебе, добрая душа, побежал я. До магазина! Душа горит, а сердце ноет! Но это до первого стакана. А за базар я, Георгич, отвечаю! Назад слов не беру. Должник я твой тапереча! А ты мужик! Уважаю!