— Плохо ей под вечер стало. Как закончила сервировать столы, температура поднялась. Она и ушла домой.
— Вот как? Значит, один будешь ребят моих обслуживать?
— Думаете, не справлюсь? Напрасно! Вот увидите, все будет в лучшем виде, если, конечно, ваши профи…
Подполковник взглянул на Костика:
— В чем дело? Чего замолчал? Договаривай, что хотел сказать!
— Да я, это… имею в виду, если ребятки ваши будут вести себя спокойно. На что, честно говоря, не надеюсь. Поймите, Андрей Павлович, я это не в укор, боже меня упаси. Просто парни горячие, боевые, отчаянные! Как бы чего не того.
— Успокойся, бармен! Если моих не задевать, они безобиднее кроликов.
Командир отряда отошел от стойки. И был сразу же замечен. Из-за центрального столика поднялись Щукин с Семако:
— Андрей Павлович, сюда! Здесь вам место приготовили! Рядом с именинником!
Подполковник направился в зал.
Бармен проговорил ему вслед:
— Да, твои, Кудреев, пацаны безобидны, базара нет. Безобидны, как стая спящих волков. Одно неосторожное движение — и уже скалят клыки. Сиди теперь тут как на пороховой бочке. Еще Людка, сучка, заварила кашу и слиняла. Хотя какой от нее толк, если что?
Костик тяжело вздохнул и тут же нацепил на физиономию доброжелательную и услужливую улыбку.
Праздник начался. Семако открыл шампанское и коньяк. Майор прекрасно знал, что всем спиртным напиткам командир предпочитает коньяк. Кроме него, в отряде клоповник не употреблял никто, все больше пуская в ход водку или спирт.
Кудреев с рюмкой в руке поднялся. Зал притих. Подполковник от имени всех присутствующих поздравил Семако, не забыв передать поздравления и из Москвы. Все дружно выпили. Началось застолье. Шумное! Обычное для сугубо мужской компании, где ничто никого не сдерживало в выборе выражений и острых, откровенных историй.
После третьей рюмки, выпитой по традиции за тех, кто не вернулся с поля боя, Кудреев почувствовал какой-то шум в голове. Потер виски.
Это заметил Семако:
— Вам плохо, Андрей Павлович?
— Да нет, Петя! Просто что-то с головой!
— Болит?
— И не болит, и какая-то не своя! Может, оттого, что давно больше рюмки не пил?
— Точно, товарищ подполковник. У меня такая же ерунда. Вы еще одну примите, глядишь, и рассосется.
Андрей заставил себя выпить сто граммов, но самочувствие не улучшилось. Он взял в руки бутылку коньяка. Подумал, уж не самопал ли подсунул аферист Костик? Но все было в порядке, цвет напитка обычный, прозрачный и на вкус без примесей. Нормальный внешне коньяк, но тогда что же это с ним?
Шум в ушах между тем сменился сонливостью.
Несмотря на ясность ума и шумное веселье вокруг, Кудреева неудержимо потянуло в сон. Он взглянул на часы — 20.00.
Андрей пытался понять свое состояние, найти причину необычным ощущениям. Не в последних ли практически бессонных ночах эта причина? Может быть! Кудрееву вдруг стало не хватать воздуха.
Он расстегнул ворот рубашки, потер грудь.
Семако вновь спросил:
— Не отпускает, Андрей Павлович?
— Нет, вообще со мной что-то непонятное происходит.
Кудреев обратился к Щукину:
— Виктор Сергеевич? Я покину торжество. Что-то не пошел коньяк на этот раз.
Андрей поднялся и, стараясь не привлекать внимания зала, прошел к выходу.
От стойки его окликнул бармен:
— Что, уже уходите, господин подполковник?
— Ухожу, а что?
— Да ничего. И правильно. Вид у вас не очень…
Кудреев вышел на улицу.
Порыв свежего ветра немного взбодрил его. Но всего на мгновение. Неожиданно все поплыло вокруг. Дома, деревья, кусты, заборы. Подполковник пошатнулся, выругавшись начавшим заплетаться языком:
— Черт! Не хватает еще грохнуться посреди городка.
Он, с трудом переставляя непослушные ноги, направился к дому. С каждым шагом идти становилось все труднее. Головокружение прекратилось, но ноги слушались плохо, и сильнее прежнего потянуло в сон. Андрей уже подходил к своей калитке, как оступился и наверняка загремел бы в канаву, если бы кто-то вдруг появившийся из кустов не поддержал подполковника. Он попытался разобрать, кто это помог ему, но смог определить лишь то, что с ним заговорила женщина. Вот только, кто она и почему здесь, он так и не понял. Какое-то безразличие овладело им. А голос шептал:
— Что же это с тобой, Андрюшенька? И надо было так набраться? Но ничего, сейчас, подожди немного, войдем в квартиру и в постель. Тебе отдохнуть надо.
Подполковник подчинился. Он не чувствовал, как из кармана достали ключ, как открылась, а потом и закрылась входная дверь. Упав на софу, Кудреев мгновенно отключился.
Людмила, а это она ввела Андрея в квартиру, стоя перед беспомощным офицером спецназа, довольно улыбалась. Затем она зашторила все окна, включила ночник, вырубив свет люстры. Достала из пакета бутылки коньяка и шампанского. Пройдя в ванную комнату, отлила часть «Арарата» в умывальник. Сама выпила фужер игристого вина. Раскинувшись в кресле, проговорила:
— Ну что, котик, попал? Попал! Еще как попал! Посмотрим, как теперь будет вертеться вокруг тебя эта драная овца, Воронцова. Эх, Андрюша, а еще командир целого отряда, к тому же самого спецназа! Недооценил ты меня, голубчик, недооценил! Получай, что заслужил! Не надо было относиться ко мне с пренебрежением. Грязная я для тебя? А Ольга чистая? Но теперь и ты по уши в дерьме! Что еще запоешь утром!
Официантка, допив второй фужер, поднялась с кресла, потянулась.
Пора придать комнатке надлежащий вид!
Людмила начала раздевать находящегося в глубоком наркотическом сне Андрея. Догола! Сняв плавки, оценила мужское достоинство подполковника:
— Ого! А инструмент у тебя, Андрюша, солидный, ничего не скажешь! Теперь ясно, почему так запала на тебя Воронцова. Эх, жалко, не поднять прибор. А то можно было оторваться от души! Это тебе не стручок Костика или обмылок Кравцова, это — вещь! Вот только сегодня бесполезная! Ну что ж! Может, и наступят времена, когда Кудреев приласкает Людмилу! Хотя, конечно, такой расклад маловероятен, и все же… Чего в этой жизни только не бывает!
Официантка набросила на голое тело подполковника простыню.
Его вещи разбросала на одном из кресел.
Принялась раздеваться сама. Так же догола! Разбросав свое белье поверх одежды Андрея, прилегла рядом с ним, выключив ночник. Теперь не мешало уснуть, но не получилось. Взглянув на Кудреева, яростно впилась губами в его шею. Когда оторвалась от тела, на нем красовались видимые даже в сумраке темной комнаты смачные засосы.