– Но пока пер-аа жив, я многое могу успеть. Только ты найдешь кого-то, кто вместо меня исполнял бы мужские обязанности по отношению к Меритатон. Найди посимпатичней, не хочется лишать дочь женского счастья. – Сев на свое место, она усмехнулась: – Пока я буду иметь право на трон?
– Будешь.
– Кто бы мог подумать, что моя детская мечта править, как Хатшепсут, станет воплощаться такими… зигзагами!
– Никому не дано обмануть судьбу, Неф. И Тийе не удалось, и Аменхотепу. И тебе тоже.
– Что ж, так и быть… А потом повзрослеет Тутанхатон.
Она немного помолчала, молчал и Эйе, попросту не зная, что говорить. Нефертити задумала невиданное – на время скрыться под маской Семнехкаре.
– Эйе, я уеду с Меритатон в Мемфис. Прошу тебя об одном: когда придет время, похорони Эхнатона достойно. Но не просто достойно, а так, чтобы никто не знал, где он.
– Почему?
– Я вернусь не просто в Мемфис, я вернусь к Амону и его жрецам. Эхнатон слишком много доставил им неприятностей, чтобы его оставили в покое даже в Стране мертвых. Пусть гробница будет достойной, но незаметной, чтобы никто не нашел и не осквернил ее.
– Неф, ты стала такой мудрой…
– Иногда мне кажется, что я прожила несколько очень долгих жизней, что девочка, мечтавшая быть, как Хатшепсут, жила много жизней назад. И та, что сияла от счастья рядом с любимым мужем и дочерьми, – тоже. Как ты думаешь, я долго буду нужна Тутанхатону?
Чтобы избежать ответа на прямой вопрос, Эйе усмехнулся:
– Если переезжаешь в Фивы, то привыкай к имени Тутанхамон. Как и к своему – Семнехкаре.
Нефертити со вздохом сняла синюю корону, бросила ее на постель. Кто знает, когда еще пригодится и пригодится ли вообще… Тряхнула головой, расправляя волосы.
Она столько лет прятала их под короной, что кто-то пустил слух, мол, у царицы волос нет вовсе, потому и скрывает. А она просто знала, что если распустит свою гриву, то на остальное не будут смотреть. Волосы скрывали лебединую шею, красивые скулы, отвлекали внимание от глаз и даже от пухлых губ.
Потом прятать волосы вошло в привычку, стало казаться, что показывать их неприлично… И только Эхнатон и домашние видели Нефертити во всей красе. Даже Семнехкаре смутился, впервые узрев царицу в ореоле распущенных волос.
Немного полюбовавшись на себя в полированной до блеска большой пластине, она сделала знак То-Мери. Но впервые служанка не поспешила выполнять повеление хозяйки.
– В чем дело?
– Нет, Ваше величество, может, не стоит?
– Что не стоит? Бери бритву, или ты хочешь, чтобы я делала это сама?
Видя, что То-Мери никак не может сделать решающий шаг, Нефертити с досадой взялась за бритву сама. На мгновение замерла и… первая прядь волос упала на пол. То-Мери схватила царицу за руку:
– Я сделаю, госпожа…
На пол падали не только волосы царицы, но и слезы служанки. Брея голову красавицы Нефертити, То-Мери заливалась слезами. Постепенно лицо в зеркале изменялось.
«Ну и что? – успокаивала себя царица. – Ведь брила же голову, когда была маленькой? И вполне прилично выглядела! Когда отросли волосы, сначала даже казалось противно. Привыкну и сейчас».
Наконец она закрыла глаза и отдалась ловким рукам служанки. Та уже немного успокоилась, движения стали ровными и ласковыми. Конечно, вид царицы был далек от привычного, но не разочаровал. Форма черепа прекрасна, совсем не похожа на головы пер-аа или дочерей.
Наконец на пол упали последние прядки, То-Мери еще раз прошлась бритвой по всей голове, убирая пропущенные волоски, критически оглядела череп Нефертити, оценивая свою работу, и вздохнула:
– Все, Ваше величество…
Нефертити открыла глаза. Из глубины зеркала на нее смотрело совершенно незнакомое существо, даже не сразу поймешь, то ли женщина, то ли юнец. Царица подняла руку, юнец в зеркале повторил ее движение. Она провела ладонью по голове, пытаясь на ощупь определить, насколько это неудобно – быть бритой, изображение проделало то же самое.
Но Нефертити уже привлекал не свой вид в зеркале, а новое ощущение, вернее, оно было хорошо забытым старым. Закрыв глаза, царица вдруг почувствовала себя девочкой Неф, которую только что выбрила кормилица Тиу. Рука невольно попыталась найти детский локон над левым ухом. Искала и не находила.
То-Мери чуть испуганно уточнила:
– Там все выбрито, госпожа…
Нефертити рассмеялась:
– Ты все хорошо сделала, То-Мери, это я вспомнила детство. Знаешь, я очень хотела быть, как царица Хатшепсут, править Кемет, как мужчина. Прошло много лет, и вот теперь я это делаю, но вовсе не так, как когда-то мечталось… – Она вздохнула: – Пусть уберут волосы. И сожгут их!
– Жечь зачем?!
– Обратного пути нет, То-Мери.
Служанка не поняла, замотала головой:
– У госпожи волосы отрастут быстро…
– Я не о волосах плачу. Даже если не отрастут, кому они нужны? У меня нет обратного пути. Пер-аа с Анхесенпаатон остаются здесь, а мы с Меритатон уезжаем в Мемфис. Там я уже буду Семнехкаре, и никто не должен знать, что есть на свете Нефертити.
То-Мери очень хотелось спросить, что будет, если Анхесенпаатон родит от пер-аа сына. Чуть помучавшись, она все же задала этот вопрос. Нефертити чуть помолчала, потом вздохнула:
– Вряд ли это возможно, но если произойдет, то я уступлю трон своей дочери.
Едва Нефертити успела произнести последнее слово, как от двери раздался голос самой Анхесенпаатон:
– Что я слышу? Ты обещаешь уступить мне трон, если я рожу сына?
Нефертити смутилась:
– Как ты здесь оказалась?
– Я твоя дочь! Ты не забыла об этом?
– Об этом забудешь… – Царица была явно смущена и не желала ссоры.
Но Анхесенпаатон не собиралась сдерживаться.
– Чтобы не спать с пер-аа, ты подсунула ему меня! Ты, прекрасно знавшая, что такое этот урод на ложе, пальцем не пошевелила, когда он волок меня в свою постель!
Нефертити в ужасе раскрыла глаза и только молча разевала рот, не зная, что ответить. Дочь была права и не права одновременно.
– Я рожу от пер-аа сына и стану царицей, чего бы мне это ни стоило! Но тогда ты уедешь не просто в Мемфис или малый дворец, ты исчезнешь вообще! Ты переступила через меня, я переступлю через тебя!
Мать так и не успела ответить. Едва договорив свою угрозу, дочь выбежала вон!
Нефертити в ужасе замерла. Молчала и То-Мери, не в силах что-то проронить. Царица закрыла глаза, по щекам поползли две полоски от смытого беззвучными слезами грима.
Разрушено все, что было в жизни! Она полюбила Аменхотепа, став ему верной женой. Казалось, счастью не будет конца, они построили чудо-город, их любил народ…