Перезнакомившись, разъехались. Я продолжила путешествие по Франции к Версалю. Это было единственное в моей жизни путешествие по стране, в которой я совсем скоро стану первой дамой… Франция – красивая страна, но меня больше всего занимал Версаль.
Версаль… Версаль! Боже, Версаль!
Я понимала, что Версаль, законодатель моды на все в Европе, должен быть великолепен, но то, что увидела, потрясло. Вот когда понадобились усилия, чтобы просто не разрыдаться. Горло перехватил спазм, а слышать я перестала и вовсе. Графиня де Ноай что-то торопливо говорила мне в ухо, я привычно, как при матушке, кивала головой, давая понять, что принимаю сказанное к сведению, но не понимала в нем ничего. Меня совершенно очаровал Версаль.
– А Его Величество здесь?
– Мадам, я только что вам об этом сказала, – старая графиня пока всего лишь удивлена.
– Бракосочетание состоится здесь?
– Да, мадам дофина, – губы уже поджаты.
– Не сердитесь, я просто проверяю, правильно ли вас поняла.
Еще хуже, теперь графиня обиделась сильнее:
– Я недостаточно понятно говорю?
– Вы говорите прекрасно, просто я так очарована и даже потрясена Версалем, что плохо понимаю. Вам придется извинить меня за такое восхищение дворцом французских королей.
Де Ноай чуть посопела, но обижаться перестала. Да и некогда.
Яркое майское утро способствовало усилению впечатления, солнце отражалось во многочисленных стеклах, сверкало на каплях воды, оставшихся на листьях растений после ночного дождя… Все сверкало, словно наполненное бриллиантами… Я прибыла в сверкающий мир драгоценностей, к самому богатому двору Европы, чтобы стать его первой дамой! Было от чего перехватить дыхание у четырнадцатилетней неизбалованной воспитанием строгой матери.
Покои, предназначенные для королевы Франции (О, Боже, это же обо мне!), еще не были готовы после обновления, и меня пока поселили на первом этаже.
– А разве не вместе с дофином?
Вопрос вызвал изумление:
– К чему, у Его Высочества собственные апартаменты, к тому же он занимается столярным делом, часто стучит молотками и шумит… Нет, нет, мадам, у вас свои, как и полагается королеве.
Но размышлять некогда. В моих комнатах меня уже ждали со свадебным платьем, мы выехали несколько позже, чем рассчитывали, и теперь предстояло поторопиться с подготовкой.
Увидев само платье, я чуть не завизжала от восторга, во всяком случае, легкий визг все же издала и слегка подпрыгнула на месте. Такой роскоши, такого очарования нельзя и придумать. Как же верно сделали, что все мое приданое, в том числе и платья, заказали здесь, в Париже! Ощущения можно выразить одним словом: Версаль!
Но надеть не успели, почти сразу за мной в комнату пришел король в сопровождении двух девочек, как потом оказалось девяти и шести лет, это были младшие сестры моего супруга.
Старшая, Клотильда, настолько полна, что казалась неохватным колобком. Младшая, Елизавета, еще не раздалась, но уже грозила повторить сестру. Однако от сестриц веяло такой добротой и обаянием, что я бросилась в их объятия:
– Я буду любить вас!
Король улыбался, ему явно понравились такая непосредственность и проявление дружбы. Мне это было совершенно нетрудно, я действительно дружелюбна и готова обожать всех, кто ко мне хорошо относится. Самого Людовика XV я уже обожала. Готова была всем сердцем полюбить и дофина Луи Августа, стоило ему всего лишь бросить на меня ласковый взгляд.
Удивительно, но как раз этого и не было. Я «само очарование», как шептались вокруг, совершенно не интересовала того, кто должен бы интересоваться больше других!
Едва успели меня одеть, как пришел дофин, чтобы проводить меня в церковь для венчания. Почему-то никак не удавалось поймать его взгляд. Чтобы нечаянно не встретиться глазами, Луи Август старательно не смотрел мне в лицо. Протянутая мне рука была теплой, мягкой, но совершенно равнодушной. Неожиданно мелькнула озорная мысль страстно сжать ее.
Не успела, открылись двери, и процессия тронулась по Зеркальной галерее к дворцовой церкви. За нами с Луи Августом следовало много блестяще одетого народа, но я мало что видела и понимала, главным было не упасть в обморок и не сделать что-нибудь неположенное.
Не упала и не сделала, не считая поставленной на брачном договоре кляксы. Я не привыкла подписываться полным именем, тем более дрожащими от напряжения руками, а потому едва поместила все на положенном месте: «Мария-Антуанетта Жозефа Жанна». Писала я, как всегда, страшно медленно и едва не высунула язык от старания. Вовремя опомнившись, вздрогнула и… на первую букву имени Жозефа села большая клякса! Видевшие это, ахнули, но главный «раздающий милостыню» Франции монсеньор де ля Рош-Эмон, проводивший церемонию, сделал вид, что ничего не произошло. Его ободряющий взгляд помог мне сохранить остатки самообладания.
Дофину было все равно. Реакцию короля я не видела, а думала в первую очередь о том, что сказала бы матушка, увидев кляксу, – мою главную беду при письме, помимо его медлительности. Даже на таком расстоянии я прежде всего чувствовала ответственность перед ней.
Хорошо, что у меня легкий характер и долго расстраиваться и размышлять из-за чего-то я просто не могла, иначе день был бы испорчен.
Сама церемония и все, что ей сопутствовало, было роскошным. Король Людовик постарался произвести впечатление на весь мир, в конце концов, не каждый день дофин сочетается браком с дочерью императора! Я услышала, как одна из принцесс сказала другой, что Луи повезло и он женился на дочери Цезарей. Сознавать, что дочь Цезарей, ради которой закрутилось все даже в Версале, было приятно. Это ощущение совершенно изгладило в моей юной легкомысленной головке впечатление от кляксы. Может, дочери Цезарей и позволительно делать такое?
Оказалось, что даже дочери Цезаря многое непозволительно. Только все это нужно было толково разъяснить, я бы поняла и не наделала массы ошибок чисто из-за своего легкомыслия.
После церемонии мне представили мой штат, состоявший из ста шестидесяти восьми человек с возможностью расширения по мере необходимости.
Какое расширение?! Хотелось крикнуть: к чему мне целых два аптекаря и четыре хирурга?! Зачем отдельные поставщики вин и несколько поваров? Почему не те же, что и у дофина?
Нельзя, потому что я будущая королева Франции и у меня все должно быть свое.
У этого своего штата я три часа принимала присягу верности, пытаясь запомнить, кто есть кто. Конечно, не удалось. Подумалось, что это не видит мой очень экономный и даже прижимистый брат Иосиф. Его хватил бы удар от одного списка моего штата. Воспоминание о брате вызвало усмешку, которую придворные приняли на свой счет и кое-кто даже обиделся. Но я была не в состоянии замечать и учитывать все, им следовало бы сделать скидку на четырнадцать лет и суматошность момента.