Но этот же Париж наводняли листки с насмешками над королевой, вводимой ею модой, которая действительно была далеко не всегда разумной, мерзкие выдумки об их с Людовиком личной жизни. Никогда прежде парижане не знали столько подробностей о делах в королевской спальне и тем более о его интимных проблемах.
Кто-то усиленно и старательно приучал парижан к мысли, что Францией правит недотепа-король с королевой-иностранкой, готовой кинуть всю казну Франции в топку своих безумных капризов.
«Она разорит страну!»
«Королева отнимает хлеб у нищих!»
«Они даже не могут произвести на свет наследника!»
Какой только гадости ни печатали и ни распространяли о королевской чете! И распространяли в Версале тоже.
Будь Антуанетта серьезней, а король внимательней не только к своим занятиям и охоте, они задумались бы, кому так нужно их опорочить. Почему при появлении на публике народ их приветствует, а на следующий же день снова и снова появляются пасквили? Но Людовику было некогда, а будь Антуанетта серьезней, она не была бы Антуанеттой. Королева предпочитала порхать, как прекрасная бабочка, словно забыв о том, что за летом может прийти осень и даже зима.
– Ваше Величество, вы только посмотрите! – принцесса Ламбаль показывала куда-то за окно.
Антуанетта выглянула наружу и обомлела, в малом дворике Трианона стоял король. Она метнулась к окну, торопливо открыла и замахала руками:
– Ах, Луи, вам нельзя сюда, вы можете заболеть!
И вдруг ее осенило, что муж мог приехать из-за несчастья, случившегося с дочерью. Королева страшно побледнела и заорала вниз:
– Что с Марией-Терезией?!
– Ничего… – удивился Людовик.
– А… а почему вы здесь?
Король чуть растерянно развел руками и тихонько сообщил:
– Я соскучился…
И эти простые слова были куда дороже любых объяснений в любви. Сердце Антуанетты захлестнула волна нежности и благодарности к мужу, не побоявшемуся явиться в Трианон к больной жене, только чтобы увидеть ее.
В это время со стороны послышались веселые голоса кавалеров королевы. Но умная Ламбаль быстро увела всех прочь, пусть супруги поговорят наедине.
Они говорили недолго, за королем приехали, но остаток дня Антуанетта ходила под впечатлением этого неожиданного жеста мужа и ночью тоже думала о нем. Луи, конечно, полный, неуклюжий, ему так много не хватает, чтобы быть приятным кавалером и блистать в веселой компании, но он столь искренен в своих чувствах… Королева мысленно дала слово никогда не изменять мужу.
Однако тут же вспомнилось умное, вдохновленное лицо знакомого шведа, Акселя графа Ферзена, который снова появился в Париже. Пару лет назад они встретились на балу в опере, где Антуанетта была, как и другие члены королевской семьи, в маске. Граф, конечно, не знал, с кем разговаривает, а потому держался очень свободно, он был умен, красив, как бог, блистал остроумием и явно слегка в нее влюбился. Но всему приходит конец, маску пришлось снять, и на этом общение закончилось. Антуанетта узнала, что Ферзен уехал в Англию сватать наследницу престола. Сватовство не удалось, девушка просто не захотела покидать родину, и граф с удовольствием отступил.
Тогда отношения Антуанетты с супругом были далеки даже от хороших, каждый проводил дни и ночи отдельно, встречаясь лишь изредка в постели и то по разные стороны большой кровати. Но потом приехал Иосиф, что-то насоветовал Луи, и все изменилось. Счастливая Антуанетта забыла обо всех графах, вместе взятых! Она родила очаровательную дочь, надеялась на сына и не нуждалась ни в каком любовнике.
Еще будучи беременной, на одном из приемов королева снова увидела приехавшего в Париж Ферзена, но сердце даже не дрогнуло. А теперь под окном стоял ее муж, пусть неуклюжий, но такой влюбленный и добрый, но вспоминался почему-то стройный, элегантный Аксель Ферзен. Сердцу не прикажешь, но Антуанетта все равно попробовала приказать!
И на время ей это удалось.
Мария-Терезия родилась маленькой, но росла очень крепкой девочкой. Ее развитие явно обгоняло развитие детей пары д’Артуа.
Из детских комнат доносился топот и смех короля. Малышка-принцесса, которой недавно исполнилось восемь месяцев, топала в ходунках и кричала: «Папа… папа… папа…», вызывая бурный восторг Людовика и аплодисменты матери. К удивлению всех, Антуанетта вовсе не обижалась на малышку за то, что та первым словом сказала «папа», а не мама, как все дети. Королева возилась с дочкой каждую свободную минуту и очень радовалась, что король старался делать то же. Было опасение, что рождение дочери, а не сына оттолкнет Людовика от ребенка, но этого, к счастью, не произошло. Король любил рослую красивую малышку.
– Мадам, мадам! – с восторгом звала королеву принцесса Гемене – гувернантка Детей Франции. – Вы только посмотрите!
Она показывала на улыбавшуюся во весь рот маленькую принцессу.
Первым, несмотря на свой солидный вес, к дочери подскочил Людовик. Голубоглазое сокровище действительно улыбалось, показывая целых четыре зуба, вылезших за ночь! А ведь малышке всего одиннадцать месяцев. И никаких капризов, слез, высокой температуры. Когда по одному лезли зубы у детей Терезы д’Артуа, весь Версаль слышал детский плач и знал об этом. К тому же у Марии-Терезы никогда не было ни красноты, ни прыщиков на лице, цвет ее лица повторял материнский, то есть был изумительным и природным румянцем здоровья.
Но один ребенок, да еще и дочь, для королевской семьи явно мало, двор и особенно Мария-Терезия ждали продолжения и желательно мужского пола. Однако «генеральша Кроттендорф» продолжала наносить свои нежеланные визиты королеве ежемесячно. К тому же всю зиму она сильно болела, то одолевала простуда, то обострялся гастрит, то начинались женские проблемы… Впрочем, из-за холодной зимы болел весь двор. Кажется, эпидемия не затронула только двух братьев – Людовика и Станислава. Принцесса Ламбаль шутила, что таких больших мужчин эпидемии просто не одолеть.
Прекрасно перенесла зиму и малышка Мария-Тереза, ребенок удался в папу и в год выглядел на два. Счастливый Людовик, хохоча, носил дочку на руках и всем демонстрировал, насколько они похожи. Это было так, и болтуны заткнулись по поводу отцовства, но только не по поводу самой королевской семьи. Теперь предметом обсуждения было отсутствие дофина.
И снова король и королева не задумывались над авторством и причинами столь упорного пасквилянтства. А стоило бы…
Антуанетта, выросшая при четком разделении публичного и личного, которое давно ввела у себя императрица Мария-Терезия, еще не забыла об этом разделении. Королева обожала публичное, обожала блеск Версаля, роскошь его апартаментов и балов, обожала быть на виду, ловить восхищенные взгляды, знать, что завтра ее прическу постараются повторить десятки модниц, а модистки собьются с ног, пытаясь создать наряд «как у королевы». Она чувствовала себя в этом как рыба в воде. Мешал только пресловутый Этикет. И королева попыталась его изменить, вызвав просто бурю возмущения у старых дам.