Как же она ждала ответа от Джованни, сотню раз представляя себе его радость! Иногда появлялась надежда, что муж вообще примчится, получив такое известие. Но шли дни, а Джованни не было. Ничего, он приедет вместе с Педро, видно, решил не суетиться, чтобы выглядеть солидней.
Вдруг пришла мысль, что его могло не быть в Пезаро, когда там появился Педро Кальдес. Что тогда? Оставлять письмо опасно…
Узнав, что Кальдес вернулся, Лукреция с трудом дотерпела до той минуты, когда сможет поговорить. Педро выглядел смущенным, неужели ему не удалось передать письмо? Лукреция почти расстроилась, но секретарь, улучив минутку, передал ей послание. Спешно засунутое за корсаж письмо просто жгло кожу, время на пиру, где они с Педро сумели всего на несколько мгновений оказаться рядом, текло невыносимо медленно.
– Что с тобой? – Взгляд Чезаре тревожен и, как всегда, проницателен.
Испугавшись, что брат сможет все прочитать в ее глазах, Лукреция быстро отговорилась женским недомоганием и попросила разрешения уйти.
– Ты не беременна ли?
– Нет, нет, что ты!
– Хорошо, я передам отцу, что ты плохо себя чувствуешь.
– Нет уж, только не это! Через четверть часа у моей постели будет стоять сонм врачей и всякий на свой лад мучить. Просто здесь душно. Но я лучше останусь.
Чезаре рассмеялся:
– Ты права. Пойдем танцевать.
Для них лучшее средство отвлечься – танец, так и на этот раз. Остаток вечера пролетел незаметно, но до своей комнаты и своей постели Лукреция добиралась, словно на пожар. Брат подозрительно посмотрел ей вслед. Что-то сестренка скрывает, а вот что?
Чезаре слишком умен, чтобы не понять: суетливость у Лукреции появилась после возвращения из Урбино секретаря понтифика Педро Кальдеса. Если они секретничают, то спрашивать у самого Педро бесполезно, однако, он ездил не один, вокруг были охранники, значит, надо спросить у них…
Вызнать все оказалось совсем не трудно. Лукреция еще не успела прочитать ответное письмо мужа, а ее брат уже знал, что Педро побывал в Пезаро, и прекрасно понял, что за секреты у этой глупышки. Он решил, что за Лукрецией надо приглядывать получше, чтобы не натворила еще каких-то глупостей вроде побега вслед за своим трусливым муженьком.
Лукреция с трудом дождалась, когда же уйдут из комнаты служанки, оставив всего одну свечу. Она никого не попросила ночевать вместе с собой, быстро улеглась и закрыла глаза, сделав вид, что провалилась в сон.
Когда за Пьячеттой закрылась дверь, она, наконец, смогла вытащить из-под подушки послание и осторожно развернуть его…
Нет, наверное, одной свечи мало, поэтому ей видятся всякие глупости! Может, попросить зажечь еще? Лукреция не могла поверить своим глазам, ее муж не верил, что будущий ребенок от него! Да, да, Джованни не верил, что она не наставила ему рога, пока он был в Пезаро! Хотелось крикнуть, что не нужно было удирать, но Лукреция вспомнила, что сама же предупредила Джованни о якобы большой опасности для него.
По поводу этого предупреждения граф Пезаро и вовсе бесился, мол, сговорились с братцем посмеяться надо мной? Ну так смейся теперь сама над собой, брошенная жена!
И, наконец, требование: если это все правда, если ты действительно желаешь сохранить семью и беременна от меня, то бросишь своих отца и брата и приедешь из Рима в Пезаро. Мало того, ты прилюдно, в полный голос откажешься от них, от имени Борджиа, объявив своих родных лжецами и преступниками!
У Лукреции потемнело в глазах. Джованни не только не высказал ни малейшей радости от известия, что у них будет ребенок, он подчеркнул, что это ее ребенок, и от кого будет рожден, неизвестно. Он не поверил в ее искренность, в ее желание всех примирить, сохранить хоть видимость семьи. И потребовал отказаться от единственных людей в мире, которые любят ее!
Да, Чезаре поступил с ними жестоко, он посмеялся над страхами Джованни, но ведь не один Чезаре на свете. Как же быть ей и будущему ребенку? Уехать в Пезаро, отказавшись от имени Борджиа? Это немыслимо, если муж сейчас не верит, сумеет ли она потом убедить Джованни, что это его дитя?
Лукреция постаралась не плакать, чтобы завтра не были красными глаза. Размышляла почти до рассвета. Единственным разумным решением показалось все же уехать в Пезаро, но отказываться от имени Борджиа она, конечно, не собиралась. Ничего, когда она окажется в Пезаро, Джованни поверит в правдивость ее слов, а потом и сам вернется в Рим. Чезаре пообещает больше никогда не поступать так жестоко и некрасиво.
Оставалось придумать, как убедить в необходимости отъезда отца. Но Его Святейшество любит свою дочь, он поймет. Только открывать ли ему секрет? Еще подумав, Лукреция решила, что пока не стоит.
Но она ошиблась, понтифик даже разговаривать об ее отъезде не стал:
– Нет!
– Но почему, Ваше Святейшество?! Там мой муж, и я должна быть рядом.
– Сбежавший, заметь. И не в первый раз.
– Но его просто испугали угрозой убийства.
– Бегать за мужем, который не желает жить рядом с тобой, не желает спать в твоей постели… это недостойно не только имени Борджиа, но и вообще недостойно женщины.
Лукрецию обдало жаром; несомненно, Папа прав. Негоже женщине так унижаться, где ее гордость, ее достоинство?
Понтифик расценил неожиданное молчание дочери по-своему, он решил, что та придумывает какую-то хитрость.
– Если ты сбежишь в Пезаро, я тебя прокляну!
Сказал и пошел прочь. Лукреция не знала, что его сердце в это время просто обливалось кровью. Было обидно; его дочь позволила себе унижение, и ради кого?! Ради какого-то слизняка, который и мизинца ее не стоит, который на виду у всех пренебрегал ею, которого уже единожды пришлось выманивать в Рим всяческими посулами. Но Джованни Сфорца свое получил, а служить или хотя бы угождать супруге не собирался.
Понтифик был готов озолотить зятя только за то, чтобы он доставлял удовольствие Лукреции, пусть бы не служил, ничего не делал, только бы не предавал, как во время нашествия французов, и не обижал Лукрецию.
Но если первое еще как-то оставалось под вопросом, то Лукрецию Джованни Сфорца определенно оскорблял, чтобы понять это, достаточно посмотреть на то, как она переживает, как мучается и ждет. Мерзавец! Ему доверили такое сокровище, а он нос воротит! Александр твердо решил развести дочь с этим слюнтяем и предателем. Его совершенно не волновали чувства зятя, за переживания дочери он был готов лично придушить графа Пезаро.
А Лукреция мучилась от невозможности что-то предпринять.
И все-таки она решила уехать. Сделать это открыто ей бы не позволили, потому пришлось тайно. Выбрав день, когда Папы не было в Риме, Лукреция с небольшим числом сопровождавших слуг, ничего не сказав даже Адриане, направилась прочь. Но она не смогла доехать даже до ворот. У Чезаре везде были свои люди, в ее дворце тоже.