– А братцы сестрицу не слишком любят…
– За что ее любить, за то, что подавляет всех? Что распоряжается в Ферраре, словно она хозяйка? – Лукреция чуть задумалась. – Знаешь, Адриана, Изабелла красивая, умная, образованная, действительно первая дама не только Феррары, но и Италии, но у нее при каждом слове брызжет яд, а при каждом взгляде вылетают разящие стрелы. Теперь я понимаю, что Ипполито говорил правду, когда рассказывал мне о сестре.
– А что он говорил?
– Рассказывал, что Изабелла всегда завидовала своей младшей сестре Беатриче, которую выдали за Лодовико Моро, что пыталась переманить в Феррару даже мастера Леонардо, что считает себя главой семьи д’Эсте и была взбешена, когда узнала, что я стану герцогиней Феррарской. Ее могли бы поставить на место старый герцог или Ипполито, но отец слишком любит свою дочь, а Ипполито кардинал, хотя, как Чезаре, ненавидит свой сан.
– Она не всегда будет жить в Ферраре, у донны Изабеллы есть муж и Мантуя.
– Только это радует. Жаль, я мечтала, что смогу у нее многому научиться, чтобы потом научить наших с Альфонсо детей…
– Только не научись плеваться ядом, двух змей рядом я не вынесу.
– Обещаю, что не стану.
Они долго хохотали, но Лукреция все же задумалась.
Изабелла, несомненно, ее презирает и ненавидит, начала настоящую войну против невестки. Если начать ответную, то будет потеряно главное, что она так долго восстанавливала в Непи и старалась удержать до сих пор – душевное равновесие. Не стоило приезжать в Феррару, чтобы здесь истекать ядом и вести тайные военные действия.
Но что делать? Подумав, Лукреция поняла, что ей остается одно: не замечать выходок золовки. Надоест же ей когда-нибудь или действительно уедет в свою Мантую. О дружбе с Изабеллой и учебе у нее Лукреция уже не думала, какая тут учеба, Адриана права, научиться можно только высокомерию. Но как быть сейчас, просто делая вид, что не замечаешь подстроенных козней, можно прослыть дурочкой, а этого вовсе не хотелось. Лукреция поняла, что вести себя надо очень осторожно и с царственным спокойствием.
– А научусь всему сама, – вдруг заявила Лукреция.
– Чему?
– Я знаю латынь и многое другое, но мало образована в живописи и еще меньше знаю поэзию. Когда Альфонсо читал мне стихи Лоренцо Медичи, мне очень нравилось, только где возьмешь его произведения в Риме?
Адриана, раскрывшая рот, чтобы спросить, когда это Альфонсо д’Эсте успел читать ей стихи во время короткой, но бурной ночи, и неужели этот мужлан знает хоть одну поэтическую строчку, при слове «Рим» рот захлопнула, поняв, о каком Альфонсо идет речь. Но почти сразу заметила:
– Лукреция, тебе не стоит вспоминать прежнего мужа здесь, совсем не стоит.
– Я понимаю, невольно вырвалось.
– Следи за собой, можно также невольно обидеть мужа. Альфонсо Арагонского не вернешь, а с этим отношения испортишь.
– А что мне делать с Изабеллой, вернее, ее ненавистью ко мне?
– Не замечай. Не всю же жизнь она будет сидеть в Ферраре. Закончатся празднества, маркиза уедет в Мантую, Елизавету тоже выпроводим в ее Урбино, полегчает.
– Скорей бы уж.
– Ты же любишь праздники?
– Только не такие. Представляю, сколько еще гадостей они мне приготовили. Ничего, Борджиа умеют не только брать свое, но и ждать. Это умение не раз спасало отца, спасет и меня.
Адриана усмехнулась:
– Тебе понадобится ангельское терпение. У меня часто бывает желание просто придушить этих двух гадюк в женском обличье.
– Говорят, на Востоке змею умеют укрощать. Такой укротитель дует в дудочку, и змея раскачивается по его команде.
– И не кусает?
– Нет.
– Не может быть! Надеешься приучить Изабеллу раскачиваться по твоей команде?
Представив себе Изабеллу, в парадном платье раскачивающуюся по велению руки Лукреции, снова хохотали до слез.
Но Адриана была права, Лукреции понадобилось ангельское терпение, чтобы стерпеть все выходки Изабеллы. Эту необъявленную войну заметили все, в том числе и сам герцог Эрколе. Ему было жалко Лукрецию, потому что отец прекрасно знал, какой едкой может быть его дочь, но герцогу тоже хотелось поставить на место Борджиа, чтобы незаконнорожденная знала свое место в аристократическом семействе д’Эсте.
Большинство родственников и гостей наблюдали за военными действиями двух красивых женщин с любопытством. Вернее, войну вела Изабелла, а Лукреция… она даже не оборонялась, жила своей жизнью, словно и не было этих нападок со стороны золовки.
Отсутствие ответных действий приводило Изабеллу в еще большее бешенство. Эта особа держала себя так, словно она выше любых сплетен и слухов, словно все нападки маркизы Мантуи не больше досадного лая пса за забором, а она сама надоедливое насекомое!
Чего только ни придумывала Изабелла! При каждом удобном случае старалась показать, что Борджиа испанцы, следовательно, не достойны быть итальянскими аристократами. И каждый раз Лукреции удавалось ставить золовку на место так, что та снова и снова стирала себе зубы.
В честь новой герцогини Феррарской давали спектакль по пьесе Плавта. Он был так себе, но гости смотрели со вниманием просто из уважения к Лукреции. Вернее, не все, те, кто сидел рядом с Изабеллой и ждал ее команды, пересмеивались, довольно громко разговаривали, делали замечания… Сама Лукреция сначала молчала, делая вид, что не замечает выходок придворных, а потом, улучив момент, сказала Ферранте не слишком громко, но достаточно, чтобы услышали многие:
– У нас в Риме не принято мешать актерам играть. Это некрасиво…
Смешки прекратились.
На следующий день выбранная пьеса оказалась слишком фривольной, Изабелла громко объявила, что не позволит своим дамам смотреть такую гадость! Теперь Лукреция обратилась прямо к дамам, причем сделала это так, словно самой Изабеллы не было рядом. Обернувшись, она с царственным видом кивнула:
– Если эта пьеса способна испортить вашу нравственность, вы можете удалиться.
В следующий момент Лукреция уже от души смеялась над происходившим на сцене. Конечно, «Казина», которую показывали, была не высокохудожественной и нравственной тоже, но не Лукреция же ее выбрала. Все знали, что это выбор Изабеллы, а потому винить следовало ее саму. Конечно, маркиза хотела показать, что невестке нравится то, что в приличном обществе считаться достойным не может, но получилось все не так. Никто не обратил внимания на фривольное содержание, зато от души посмеялись над гипотетической возможностью испортить нравственность отъявленных распутниц. Некоторое время фразы вроде «я боюсь испортить вашу нравственность» стали любимыми при дворе, естественно, вызывая новый зубовный скрежет у Изабеллы.
Конечно, за Лукрецию мог заступиться Альфонсо, если бы он хоть единожды осадил сестру, его жене было бы куда проще, но Альфонсо не желал ввязываться в войну женщин. Их семейная жизнь вообще была довольно странной, ночью Альфонсо являлся страстным любовником, а днем будто забывал, что женат, занимался своими делами. По вечерам на праздниках сидел так, будто происходившее его не касалось.