Рука у короля была полная, мягкая, но достаточно крепкая.
– Поцелуй меня…
Король поставил семилетней племяннице щеку. Девочка обняла дядюшку-короля за шею и прикоснулась к его щеке губами. Он неловкого движения ее руки парик чуть съехал, но ни Георг, ни она сама не заметили.
Парик пах пылью, вблизи стало заметно, что он уже весьма потрепан, даже слишком потрепан, чтобы это было приличным, а щека короля замазана толстым слоем румян. Кроме того, и щека, и шея, и вообще весь король был мягким, оплывшим, каким-то студенистым… Двойной подбородок просто колыхался в пределах высокого воротника, мешки под глазами вблизи стали особенно заметны.
Но девочке не до того, только много позже она вспомнит этот запах пыли и грима, а тогда манеры короля, его чувство собственного достоинства, его доброта очаровали Дрину. Тем более за поцелуем последовал щедрый дар – леди Каннингем по его просьбе принесла и приколола принцессе крошечную миниатюру с портретом короля, украшенную бриллиантами и голубой лентой.
Герцогиня замерла, такой дар означал, что король признает ее дочь принцессой и принимает в число своих близких.
Король что-то спрашивал, Дрина отвечала, ее ответы вызывали улыбку и новые вопросы Георга. Герцогиню не пригласили ближе, сколько ни прислушивалась, ничего разобрать не удавалось, потому приходилось довольствоваться только тем, что видела.
Наконец, король дал знак, что принцесса может идти.
Низкий столько раз репетированный реверанс пришелся кстати. Рядом с растянутыми уголками губ приседала мать…
Стоило им выйти из помещения, как герцогиня зашипела:
– Ты недостаточно низко присела сразу, когда вошла в дверь… к чему было обнимать его величество за шею, ты сбила ему парик… я просила тебя не улыбаться широко, это неприлично…
Но как бы ни выговаривала мать, она понимала одно: девочка понравилась королю своей естественностью, и заслуга дочери в том, что король был так мил.
На следующий день они прогуливались с матерью неподалеку от дворца. Герцогиня решила, что это место прогулок крайне полезно не столько для здоровья, сколько для будущего дочери, а значит, и ее собственного. Герцогиня Кентская была права, когда их догнал роскошный фаэтон с сидевшими в нем королем и Мэри Глостерской, король приказал остановиться и попросил мать подсадить дочь в карету. Уголки губ герцогини привычно изобразили улыбку, Дрина взлетела на подножку, а потом уселась между тетей и дядей и отправилась дальше, едва успев помахать матери рукой. И вдруг герцогине пришло в голову, что ее ребенка могут просто похитить. Что мешает королю высадить Дрину где-нибудь посреди парка так же, как он посадил малышку в карету? Мысль была глупой, все же Дрина сидела рядом с герцогиней Глостерской, которая крепко держала девочку за плечи. Конечно, ребенка вернули обратно в целости и просто счастливой.
С этого дня началось возвышение Дрины. Она вела себя просто прекрасно, с одной стороны, сказывалось строгое воспитание матери и постоянные ее напоминания о правилах приличия, с другой – выглядеть деревянной куклой, зажатой этими самыми правилами, не позволяли возраст и природный темперамент.
Король просил называть его дядюшкой, приглашал маленькую племянницу на прогулки в карете, на большую разукрашенную баржу, с которой удили для развлечения рыбу, в зоопарк Сэндпит-Гейт, на выступления танцоров, предлагал своему духовому оркестру исполнить ее любимую мелодию…
Дрина сидела со своими куклами, шепотом пересказывая им произошедшее за день и одновременно прислушивалась к разговорам взрослых. По требованию матери девочка ни на минуту не оставалась одна, кроме того, вечерами она присутствовала на вот таких посиделках дам, когда те обсуждали события и высказывали свое мнение. То ли герцогиня Кентская считала, что так прививает дочери умение вести светские разговоры, то ли просто не задумывалась, что ребенку вовсе не стоило бы слушать все подряд, но от девочки ничего не скрывали, хотя, собственно, скрывать было нечего.
Теперь обсуждали преимущественно саму Дрину и отношение к ней короля.
Леди Гастинг, любимая придворная дама матери, восторженно ахала:
– Ах, дорогая, только вы могли воспитать у своей дочери такое чувство такта и находчивость! Ответить королю, что ее любимая мелодия «Боже, спаси короля»… До этого не всякий взрослый догадался бы!
Дамы активно поддержали миссис Гастинг в ее уверенности и принялись охать и ахать каждая на свой лад. Герцогиня скромно опустила глаза, признавая столь явные успехи в воспитании дочери. Она и сама удивилась, узнав, какую мелодию заказала Дрина «дядюшкиному оркестру». Пожалуй, эта малышка хитрее, чем кажется.
А сама Дрина осторожно прислушивалась и удивлялась, чему удивляются другие. Ничего она не придумывала, ей действительно очень нравилась эта мелодия, и никакая хитрость здесь ни при чем.
Но всему хорошему приходит конец, наступила осень, прогулки в карете и на барже стали невозможны, пребывание в Виндзорском замке подошло к концу, вечно терпеть герцогиню Кентскую рядом с собой король не собирался. Одно дело привечать маленькую племянницу и совсем другое – допустить в свое общество ее мать. Георг хорошо помнил, какими бывают немки, и хотя герцогиня ни в малейшей степени не походила на его бывшую супругу Каролину, неприязнь оставалась.
Снова потянулись крайне скучные и однообразные дни в Кенсингтонском дворце.
Герцогиня Кентская чувствовала себя просто несчастной, она погрязла в долгах, но не потому что была, как нынешний король, крайне расточительной, напротив, а потому что жить просто не на что. Конечно, правительство выделяло средства на содержание принцессы, оставшейся без отца, но этого было так мало… К шести тысячам фунтов, определенным парламентом, свои три тысячи добавлял дядя Дрины принц Леопольд, но вес равно хватало едва-едва.
Позже Виктория вспоминала, что новые платья шились только тогда, когда старые становились неприлично коротки, а наставлять их подолы кружевами было уже невозможно. Что на обед обязательно ели суп из дешевой баранины, да и то в очень ограниченном количестве. Сладости не позволялись совсем, а ни единого ковра, не затертого попросту до дыр, во дворце не существовало. Королю Георгу, которому не хватало на любовниц пятидесяти тысяч фунтов стерлингов, в голову не приходило, что вдова не может жить с двумя дочерьми на сумму в несколько раз меньшую.
Хорошо еще помогал принц Леопольд, но его помощь герцогиня Кентская принимала со все большей осторожностью. Леопольд несколько пал в глазах сестры.
Принц Леопольд был личностью совершенно замечательной.
Будучи не первым сыном герцога Саксен-Кобургского, Леопольд не мог рассчитывать фактически ни на что. Воспитывала его знаменитая бабушка герцогиня Брауншвейгская, женщина настолько властная, что ее боялся собственный муж. Ребенок рос умным, толковым и очень красивым. Красавцем Леопольд был всегда, и всегда вокруг него вились влюбленные женщины.