– И кухню! – потребовала Мэри Сетон. – Иначе мы просто умрем с голода!
Слуги выгребали накопившийся невесть откуда мусор, смахивали пыль и паутину с картин в позолоченных рамах, со стенных светильников и потолочных арок, счищали присохшую грязь с полов и доводили до блеска мебель с помощью пчелиного воска и скипидара, от запаха которого стало резать глаза.
К вечеру часть помещений приняла более или менее жилой вид, кое-где даже зажгли камины, чтобы изгнать сырость.
Когда в комнате, отведенной для ночлега королевы, весело загудел огонь в камине, разгоняя все тот же промозглый туман, Мария уселась, вытянув к нему ножки, обутые в ботиночки, совсем недавно бывшие изящной замшевой обувью, а теперь превратившиеся в заскорузлое подобие крестьянских чуней.
– Мадам, позвольте, я Вас разую, и лучше бы Вам принять ванну…
Мария оживилась:
– А есть ванна?
Бетси вздохнула:
– Пока нет, конечно, но воды нагрели. Я уже распорядилась, чтобы втащили большую кадку, будете мыться в ней. Все лучше, чем ничего.
Действительно было лучше. И хотя вода получилась не слишком горячей, а мытье удобным, Мария все равно наслаждалась. Умница Бетси успела распаковать ее принадлежности по уходу за кожей и добавить в воду ароматных капель, теплая вода приятно облекла измученное тело, заставляя забыть волнения и неприятности.
Вымывшись и высушив при помощи невесть откуда взявшихся полотенец волосы, Мария с помощью все той же Бетси принялась одеваться к ужину. Делать прическу было некогда, и они попросту спрятали волосы под красивый чепец (я же вдова! – усмехнулась Мария).
Ужин проходил в весьма скромной обстановке при совсем небольшом количестве зажженных свечей (больше просто не нашлось), сервировка стола тоже оставляла желать лучшего, как, собственно, и набор блюд. С трудом прожевав жесткое мясо, Мария вдруг рассмеялась:
– Зато нам есть с чем сравнивать! Сегодня гораздо лучше, чем вчера!
– Не скажи, – замотала головой Мэри Битон. – Вчерашнее мясо имело куда меньше жил… А в остальном, – она обвела глазами стены, с которых не везде успели обмести паутину, – конечно, значительно просторней дома купца и корабельных кают.
– Не переживай, Мэри, ты наведешь порядок в этом захолустье и покажешь дикарям, как надо жить! Были бы стены, а гобелены для них выпишем из Франции, привезем посуду, заведешь новую хорошую конюшню, восстановишь парк. – Это уже другая Мэри – Флеминг, Фламина, как ее звали подруги.
– Да, Мэри, это, конечно, не Шенонсо, но вполне пригодно для жилья! – согласилась и Сетон.
Мария вдруг расплакалась, ее верные подруги были с ней, они не бросили ее в трудную минуту одну, поддержали, спокойно перенося тяготы, выпавшие на ее долю. Во Франции, когда все было относительно хорошо, Мария куда меньше виделась с подругами и не всегда о них вспоминала, теперь же четыре Мэри оказались ее самой сильной поддержкой.
– Ну вот тебе, так хорошо держалась и теперь разревелась!
– Не трогай ее, пусть поплачет, от слез полегчает. Я сама готова плакать от разницы между тем, что было, и тем, что есть.
– И я…
– И я…
Теперь ревели уже впятером. И вдруг Мэри Ливингстон (Ласти) сквозь слезы объявила:
– А вот тут нужно повесить гобелен с видом сада…
– Ты что, Ласти, какой сад?! В окне сад и здесь сад?!
– Откуда в окне сад? Там ничего, кроме горы мусора, нет.
– Но ведь будет же!
В спор включились остальные подруги, и немного погодя уже составлялся список первоочередных покупок и действий. Вдруг снаружи донеслись какие-то крики и шум. Женщины беспокойно переглянулись; судя по звукам, где-то неподалеку была возбужденная толпа. Мария даже привстала, пытаясь понять, чего можно ожидать в этой глуши. Но вошедшая в комнату служанка из местных горделиво сообщила, что жители Эдинбурга, узнав о приезде молодой королевы, пришли, чтобы порадовать ее песнями!
– Они разложили костры и сейчас их зажгут.
– За-зачем? – перепугалась Мария.
– Чтобы всю ночь петь и плясать в честь своей королевы!
Действительно, снаружи уже доносились звуки каких-то духовых музыкальных инструментов.
– Что это? – прислушалась королева.
Служанка снова кивнула с довольным видом:
– Волынка.
Дамы переглянулись, они в слишком маленьком возрасте покинули свою родину и до этого не жили иначе как в замках, а потому волынку не помнили и не знали. Конечно, у костров не было слаженного оркестра, а потому каждая из волынок тянула свою мелодию, превращая общий звук в настоящую какофонию. Заметив, что подруги готовы попросту закрыть уши руками, Мария поторопилась распорядиться:
– Скажите, королева очень ценит их старания, рада проявлению столь горячих чувств, но желала бы отдохнуть после трудной дороги.
Служанка не настолько хорошо знала французский, она все поняла по-своему, снова радостно кивнула:
– Я рада, что вам нравится! Люди тоже будут рады и будут стараться всю ночь!
Подруги переглянулись между собой и вдруг расхохотались.
– Целую ночь какофонии я не вынесу! – взмолилась Ласти.
Служанка снова поняла ровно половину сказанного:
– Вынесут, вынесут! Наши люди готовы петь и плясать очень долго, если вам нравится, они смогут.
Спорить было бесполезно, Мария просто попросила:
– Передайте, что мне очень нравится, но людям пора домой отдыхать.
Кажется, до служанки все же дошло, что королева и остальные дамы не в большом восторге от музыкальных вкусов местного населения, она чуть осуждающе покосилась на закатывающую от ужаса глаза Ласти и помотала головой:
– Люди никуда не уйдут, они будут петь и плясать всю ночь.
Упрямство девушки надоело Мэри, она махнула рукой:
– Пусть пляшут.
Разномастные вопли и дудение доносились и правда всю ночь, только к утру, когда начавшийся сильный дождь, видно, погасил костры, народ наконец разошелся по домам. У Марии сильно болела голова и было дурное настроение. Конечно, можно создать свой уголок Франции в этом диком краю, но сколько на это потребуется времени, а главное, денег! Времени не жалко, но денег просто нет. Ей положен пенсион как вдовствующей королеве Франции, но когда он будет получен, и его едва ли хватит на жизнь, не только на возрождение этих руин!
Ей стало страшно: неужели придется всю жизнь прозябать в глуши среди невежества и запустения?! Средств на то, чтобы создать пусть не Шенонсо, но хотя бы приличное жилье, просто нет, просить их у брата или в казне не позволит гордость… Мария долго лежала в темноте, глотая злые слезы. За что судьба так жестоко расправилась с ней, сначала высоко вознесся, а потом столь же резко бросив в пропасть? Чем она провинилась, если ей сначала дали одну за другой короны, а теперь вот оставили в запущенном дворце одинокой без средств к существованию? Конечно, есть драгоценности, но если начать тратить еще и их, то что вообще останется?