— Ты чего?
— Просто, когда ты подошел, я как раз подумала, что этот женишок небось сын царька с крошечного островка, который не всякий ахеец и знает.
— Да этот остров не так-то прост, как и сам Одиссей. Я с ним едва знаком, но слышал, что большего хитреца во всей Элладе не сыскать, выкрутится даже из объятий Сциллы или Харибды и от Аида, уболтав того, вернется. Его дед Автолик.
— Это тот, что воровал стада, гоняя их, как Гермес, задом наперед?
— Да, к тому же Автолик был сыном Гермеса. А другой дед у Одиссея — сын Громовержца.
— Ух ты, правнук богов, значит? Тиндарей об этом знает?
— Знает, только остров уж больно мал.
— А о хитрости Одиссея тоже знает? Может, этот рыжий что придумает?
Девушка невольно кивнула вниз на Одиссея, который в тот момент поднял голову. Получилось, что Пенелопа приветствовала сына царя Итаки. Одиссей обомлел. Наверху стояла красивая, стройная девчонка с волосами цвета расплавленного золота, горящими на солнце, ее зеленые глаза насмешливо искрились, и эта девчонка кивала ему!
— Хайре! Радуйся! — приветствовал юную красавицу Одиссей. Та заметно смутилась, даже чуть отступила назад, но тут же взяла себя в руки и произнесла ответное приветствие:
— Радуйся, Одиссей!
— Ты знаешь меня, красавица?
Девчонка смутилась окончательно, выручил ее Ализий, рассмеявшись:
— Я знаю, Одиссей.
— Ализий, это ты? Радуйся! Быть тебе богатым, не узнал. Против солнца не видно.
— Что моя сестра красива, ты разглядел. Заходи к нам в дом, поговорим.
— Сюда? — кивнул в сторону входа в мегарон Одиссей. Пенелопе показалось, что в его голосе восторга поубавилось.
— Нет, приходи вечером в наш дом за городом. Спросишь на западной дороге дом Икария, всякий покажет. Или за тобой раба прислать?
— Найду! — махнул рукой Одиссей.
На их беседу уже стали обращать внимание, потому Пенелопа поспешила уйти, даже спартанке ни к чему привлекать внимание молодых мужчин.
Дом Икария во сто крат проще, чем дворец Тиндарея, может, потому, что загородный? Зато уютный, и принимать Одиссея, точно важного заморского гостя, тоже не стали, позвали с собой на крышу.
Гелиос уже приблизил свою колесницу к вершинам гор, совсем скоро стемнеет, потому рабы приготовили светильники. Хозяин дома приветствовал гостя и пригласил за собой:
— Радуйся! В мегароне душно, не обидишься ли, если на крышу позовем? Мы сами в такое время предпочитаем там сидеть, жара спала, сейчас ветерок подует.
— Я? Нет! Конечно, не обижусь.
Заметив, что Одиссей оглядывается, Икарий поинтересовался:
— Ищешь кого?
— Хорошо тут у вас. Надоел мне город, у нас на Итаке куда просторней.
Пенелопы нигде не было видно. Все верно, ни к чему девушке из женской половины — гинекея — нос высовывать, когда в доме чужие, особенно молодой мужчина.
Но не успел он подумать, как девушка появилась, неся большое блюдо жареной рыбы:
— Радуйся, Одиссей!
— Радуйся. — Молодой человек вскочил на ноги, едва не выбив это блюдо из рук Пенелопы. Смутились оба.
Икарий, задумчиво глядя вслед поспешившей вниз Пенелопе, произнес:
— Хозяйка ныне в моем доме она… Хорошая хозяйка.
Одиссей подумал, что это явное преувеличение, как могут рабы слушаться девчонку. Кажется, это вырвалось наружу само собой, потому что Икарий возразил:
— Рабы не слушают глупых распоряжений, а разумные выполняют с радостью.
И перевел разговор на другое. Они обсуждали положение дел в Элладе, виды на торговлю, на урожай, то, сколько и каких кораблей в нынешнем году ходят под рукой Лаэрта, почему он сам с Итаки никуда не отлучается.
— Я твоего отца понимаю, что по чужим землям мотаться, когда своя есть?
— А мне скучно дома сидеть, в Спарте вон и то куда лучше!
— В Спарте, говоришь? В Спарте лучше…
И снова Икарий задумчиво посмотрел вслед дочери.
Разговор все же коснулся сватовства.
— Надеешься получить Елену?
— Я? Не-ет… Я и даров ей не преподносил даже.
Икарий рассмеялся:
— Да зачем же тогда приехал, почему среди женихов околачиваешься?
— А так… Диомед позвал, я и приехал. Скучно на Итаке.
Пенелопе, которая притихла внизу, был хорошо слышен разговор, она и сама не поняла, почему ей пришелся по душе ответ рыжего царевича с Итаки. Не сватается к Елене… Значит, не как все. Пенелопа прекрасно понимала, что Одиссей не сватается просто потому, что понимает безнадежность и не хочет выглядеть дураком, но ей так хотелось думать, что Лаэртиду просто не приглянулась даже красавица Елена. Может, его сердце занято? Кем? Если его возлюбленная на Итаке, то Одиссей не стал бы приезжать сюда в поисках невесты. Значит, свободно и…
Нет-нет, даже думать об этом нечего! К чему ей царевич с какого-то маленького островка? И самой рано думать о замужестве, просто рано! А что отец приглядывается к Одиссею, так мало ли что…
Ну что в нем хорошего? Ни-че-гошеньки! Разве можно сравнить Одиссея с красавцем Диомедом? Нет, Одиссей коренаст и широк в плечах. Он силен? Наверное, только не сильней Аякса Большого. И уж конечно, не умней Паламеда! Разве что болтлив не в меру.
Но мысли упорно возвращались к рыжему болтуну.
Ему на Итаке скучно… Конечно, как может быть весело на крошечном островке, который даже не всем в Элладе известен. Там небось кроме коз да вот этого царевича, и нет никого. Стало смешно, может, Одиссей и болтает без умолку, потому что намолчался дома?
А у мужчин уже шел разговор о том, насколько опасной стала обстановка в Спарте. Как бы Тиндарей ни тянул, а называть имя избранника придется, да и дольше тянуть нельзя. Но если назвать одного из многих, что тогда? Оружие в руках, недовольство друг дружкой, зависть и обида на царя Спарты могут вылиться во что угодно.
— Я знаю, что надо сделать, чтобы не было резни после объявления.
— Что?
Пенелопу вдруг позвали на кухню, и она не услышала ответ Одиссея, да тот и сказал что-то Икарию очень тихо, почти на ухо.
Немного погодя Одиссей вдруг собрался уходить, вернее, его куда-то повел Ализий.
— Куда это они? Не понравилось угощение?
Отец чуть лукаво посмотрел на дочь:
— Понравилось. И не только угощение…
А потом вдруг задумчиво произнес, глядя вслед сыну и итакийцу:
— Я хочу, чтобы зять остался в моем доме.
— Какой зять?