Элизабет не сразу поняла смысл сказанного. А когда поняла, то слезы радости и облегчения покатились из ее глаз.
– Я ужасно много работал. Правда, мне редко удавалось что-нибудь завершить, а когда удавалось, то каждый раз оказывалось, что я все сделал неправильно. Так что я очень хорошо живу – учитывая, что уже больше трех месяцев я жив лишь наполовину.
Ян заметил ее слезы и с трудом, превозмогая боль в горле, проговорил:
– Если бы ты сделала шаг вперед, дорогая, то могла бы поплакать у меня на плече. И пока бы ты плакала, я рассказал бы тебе, как жалею обо всем, что сделал… – Он больше не мог ждать и сам подошел к жене и привлек ее к себе. –
А когда я закончу, – хрипло прошептал он, когда она обняла его и разрыдалась, – ты поможешь мне найти способ простить себя.
Ее слезы терзали ему душу, и он прижал ее крепче и потерся подбородком о ее висок.
– Мне так жаль, – Ян взял ее лицо в ладони, приподнял его и заглянул в огромные, залитые слезами глаза, – чертовски жаль, – прошептал он, стирая пальцами слезы с ее мокрых щек. – Прости меня. – Он медленно наклонил голову и припал к ее губам долгим поцелуем.
Элизабет отвечала на его поцелуй, отчаянно прижимая его к себе, но не могла остановить слезы. Ян стал покрывать поцелуями мокрые щеки и гладить ее спину и плечи, не зная, как облегчить ее горе.
– Пожалуйста, дорогая, не плачь больше, – умоляюще шептал он. –
Пожалуйста, не надо. – Она прижимала его все крепче и продолжала плакать, ее слезы промочили ему рубашку и дошли до самого сердца.
– Пожалуйста, – повторял Ян, у которого заболели глаза от непролитых слез.
– Ты разрываешь мне сердце. – Несколько секунд спустя всхлипы стали реже, и он понял, что она пытается взять себя в руки, чтобы не причинять ему боль. Он зарылся лицом и руками в ее волосы, воображая, сколько ночей она проплакала из – за него, как сейчас, и презирая себя за эгоизм и упрямство.
Его жена была вынуждена спрятаться здесь, чтобы избежать развода. Он только сейчас понял, как она страдала. Когда она ушла из его кабинета, предупредив, что не позволит ему вычеркнуть ее из своей жизни, Ян и представить себе не мог, что ей будет так больно. Она подарила ему свою любовь, а он оттолкнул ее и после публичного пренебрежения ею подал прошение на развод.
Неудивительно, что после всего этого она уехала сюда, чтобы выплакаться и никого не видеть. Удивительно только, что она ждала здесь его. Он не мог побороть стыд и отвращение к самому себе. После долгого молчания он нерешительно прошептал:
– Пойдем со мной наверх.
Элизабет кивнула, и он подхватил ее на руки и понес наверх. Он хотел уложить ее в постель и подарить ей такую бездну наслаждения, чтобы она смогла забыть – хотя бы на сегодняшнюю ночь. – те муки, которые терзали ее столько месяцев.
В ту же секунду, как он опустил ее на кровать и начал осторожно раздевать,
Элизабет поняла, что что-то изменилось. За время разлуки она отвыкла от него, и когда он лег рядом и обнял ее, она смутилась, а потом растерялась, когда он не дал ей обнять себя, мягко придержав за запястья, и откинул на подушки.
Зацелованная и заласканная почти до бесчувствия, Элизабет сгорала от желания тоже доставить ему удовольствие, и когда он на мгновение отпустил ее руки, потянулась к нему. Ян отпрянул от ее прикосновения.
– Не надо, – прошептал он, и она подчинилась, потому что поняла, что, не позволяя ей дотронуться до себя, он наказывает себя за причиненные ей страдания. Всю ночь Ян осыпал ее ласками, открывая ей все новые и новые глубины наслаждения. Это была ночь признания мужчины в любви к женщине – такой любви, которую не выразить никакими словами, и она знала, что не забудет этой ночи никогда.
Под утро ей наконец удалось сломить его сопротивление и подарить ему такое же наслаждение, которое дарил ей он. Потом, когда у них уже не осталось сил, они просто тихо лежали рядом, и он гладил ее спутанные волосы.
– Я люблю тебя, – сказал он, повторяя те же слова, которые она сказала ему в черный день их прощания, – я никогда не переставал любить тебя.
Она подняла к нему лицо.
– Я знаю.
– Как ты могла это знать, любимая? – с болью в голосе спросил он.
– Я слишком сильно хотела этого, а ты всегда выполнял любые мои желания. К тому же я не могла поверить, что мы больше никогда не будем заниматься любовью.
Элизабет пошевелилась, и он положил ее удобнее, не переставая перебирать ее волосы.
– Лежи тихо, любовь моя, – ласково прошептал он и, видя ее недоумение, объяснил, – Потому что сейчас в тебе зарождается наш ребенок.
Она доверчиво всматривалась в его лицо.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что мне слишком сильно этого хочется, а ты всегда выполняла все мои желания. – Она крепче прижалась щекой к его руке и свернулась клубочком.
Она тоже хотела этого – он знал это так же точно, как то, что в эту ночь от их любви зародилась новая жизнь.
Яркий утренний свет пробивался в щель между портьерами, когда Ян наконец очнулся от глубокого сна. Он проснулся с ощущением, что все хорошо, он не знал этого ощущения уже больше трех месяцев, и именно его необычность разбудила его.
Думая, что причиной этой радостной легкости был сон, он перекатился на бок и закрыл глаза, пытаясь снова уснуть и предпочитая забытье тому ощущению пустоты, с которым в последнее время он привык просыпаться.
Но заснуть он уже не смог. Кровать почему-то казалась меньше и жестче, чем была, и, все еще думая, что он в Монтмэйне, Ян решил, что, должно быть, вчера напился до бесчувствия и заснул на диване. Теперь он часто спал на диване, избегая огромной пустой кровати, в которой они спали с Элизабет. Ян почувствовал, как на него снова накатывает тупая боль, и зная, что сон уже не вернуть, открыл глаза. Ослепнув от яркого света, он невидящим взглядом обвел комнату. Через несколько секунд он смог различить окружавшие его предметы и наконец вспомнил, где находится и с кем провел эту ночь. Вместе с осознанием этого к нему пришло ощущение такого огромного счастья, что какое-то время он просто лежал, пытаясь свыкнуться с этим новым чувством.
Однако постепенно до него начали доходить звуки и запахи, и он почувствовал аромат жареной ветчины. Его губы растянулись в радостной улыбке, когда он вспомнил, как Элизабет когда-то жарила ветчину. В тот раз ветчина здорово подгорела, но сейчас он был готов есть даже жареную бумагу, лишь бы