— Espece de con!
Слабое знание языка не позволяло мне уразуметь смысл сего речения, но, судя по жару, с каким оно было произнесено, его стоило сохранить в памяти.
Мы зашагали домой. Граф кипел от ядовитой злобы. Как я и предполагал, ил на его брюках высох со сказочной быстротой; казалось, ноги графа обтянуты светло-коричневой мозаикой. Если глядеть со спины, сходство с бронированной кормой индийского носорога было так велико, что я чуть снова не расхохотался.
Пожалуй, на беду мы с графом подошли к дверям нашего дома как раз в ту минуту, когда подкатил вместительный «додж», за рулем которого восседал наш самозваный ангел-хранитель, хмурый толстяк Спиро Хакьяопулос, а на сиденьях сзади — все мои родичи, разрумянившиеся от вина. Машина остановилась, и пассажиры уставились на графа, не веря своим глазам. Первым опомнился Спиро.
— Ей-богу! — воскликнул он с улыбкой, поворачивая к маме свою массивную голову. — Мастеры Джерри разделались с этим ублюдками.
Мои родные явно разделяли его мнение, однако мама поспешила прийти мне на выручку.
— Боже мой, граф, — сказала она, искусно изображая ужас, — что вы такое сделали с моим сыном?
Граф только разинул рот, пораженный дерзостью ее заявления.
— Джерри, милый, — продолжала мама. — Будь хорошим мальчиком — ступай и переоденься, пока ты не простудился.
— Хороший мальчик! — вскричал граф, не веря своим ушам. — Да он душегуб! C'est une espece de…
— Ну-ну, дружище, — вмешался Ларри, обнимая грязные плечи графа. — Я уверен, что это недоразумение. Пойдем, выпьешь бренди и переоденешься. Да-да, не сомневайся — мой брат будет наказан. Его непременно строго накажут.
Ларри увел в дом негодующего гостя, а остальные члены семьи окружили меня.
— Что ты с ним сделал? — спросила мама.
Я ответил, что ничего с ним не делал, граф сам всецело повинен в случившемся.
— Не верю я тебе, — сказала Марго. — Ты всегда так говоришь.
Я возразил, что был бы горд признать свою вину, будь я и впрямь виноват. Логика этих слов произвела должное впечатление.
— Не все ли равно, приложил тут руку Джерри или нет, — вмешался Лесли.
— Важен результат.
— Ладно, милый, — заключила мама, — ступай и переоденься. А потом придешь и расскажешь все, как было.
Однако случай с «Бутлом» не произвел эффекта, на который все надеялись
— граф упорно продолжал гостить в нашем доме, словно решив покарать всех нас, причем вел себя еще более беспардонно. Правда, я уже не испытывал к нему мстительного чувства; стоило мне вспомнить, как он барахтался в протоке, и меня одолевал неудержимый смех, ранивший нашего гостя почище любых оскорбительных действий. К тому же граф, сам того не ведая, пополнил новым выражением мой французский лексикон. Я испытал это выражение при первом же случае, когда допустил какую-то ошибку во французском сочинении, и убедился, что оно очень гладко выговаривается. Однако мой наставник, мистер Кралевский, реагировал отнюдь не одобрительно. Заложив руки за спину, он расхаживал по комнате, похожий на погруженного в транс горбатого гнома. Услышав мой возглас, Кралевский застыл на месте с широко раскрытыми глазами; теперь он смахивал на гнома, которого ударило током от прикосновения к поганке.
— Что ты сказал? — глухо произнес он.
Я повторил смутившие его слова. Мистер Кралевский содрогнулся, зажмурившись и сморщив нос.
— Где ты это слышал? — последовал новый вопрос. Я объяснил, что так говорит граф, который гостит у нас.
— Вот как… Понятно. Больше никогда не повторяй эти слова, ясно? Никогда! Запомни… да, что на этом свете даже аристократы в минуты сильных потрясений иногда способны выразиться неудачно. Это вовсе не значит, что им следует подражать.
Я вполне понимал Кралевекого. Падение в канал для графа несомненно должно было явиться сильным потрясением…
Но сага о графе на этом не кончается. Приблизительно через неделю после его отъезда Ларри за завтраком пожаловался на недомогание. Мама надела очки и пристально посмотрела на него.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она.
— Не чувствую обычной энергии и бодрости.
— У тебя что-нибудь болит?
— Нет, — признался Ларри, — не то, чтобы болит, просто вялость какая-то, тоска и сильная слабость, словно из меня всю ночь сосал кровь Дракула. Но ведь наш последний гость, при всех его пороках, не был вампиром.
— Выглядишь ты вполне нормально, — сказала мама. — Но все же лучше показать тебя врачу. Доктор Андрочелли уехал в отпуск, так мы попросим Спиро привезти Теодора.
— Ладно, — апатично согласился Ларри. — И скажи уж сразу Спиро, чтобы заказал для меня место на английском кладбище.
— Не говори таких вещей, Ларри, — встревожилась мама. — А теперь ложись-ка ты в постель и никуда не ходи, ради бога.
Если Спиро оправдывал звание ангела-хранителя, готового выполнить любое наше пожелание, то доктор Теодор Стефанидес был нашим оракулом и советчиком по всем вопросам. Он прибыл, степенно восседая на заднем сиденье «доджа» Спиро, в строгом твидовом костюме, в чуть сдвинутой набок фетровой шляпе, и борода его золотилась на солнце.
— Н-да, право же… гм… это весьма удивительно, — сказал Теодор, поздоровавшись с нами. — Я как раз подумывал о том, что хорошо бы проветриться… э… на редкость чудесный день… гм… в меру жарко и все такое прочее , знаете ли… э… и вдруг в моей лаборатории появляется Спиро. Такое совпадение.
— Очень рад, что от моих страданий хоть кому-то радость, — заявил Ларри.
— Да-да! Так что же… э… словом… стряслось? — с интересом осведомился Теодор, созерцая Ларри.
— Ничего конкретного, — ответил Ларри. — Просто такое ощущение, что я вот-вот преставлюсь. Полный упадок сил. Не иначе, я, как это у меня заведено, перетрудился, заботясь о благе своих родных.
— Думаю, причина вовсе не в этом, — решительно возразила мама.
— А по-моему, — вступила Марго, — ты слишком много ешь. Строгая диета — вот что тебе надо.
— Ему нужны свежий воздух и движение, — заявил Лесли. — Взял бы лодку да поразмялся на ней…
— Я думаю, Теодор скажет нам, в чем дело, — подытожила мама.
Теодор уединился с Ларри, чтобы осмотреть его, и через полчаса вернулся к нам.
— Ну, я не нахожу никаких… э… словом… органических дефектов, — рассудительно произнес он, покачиваясь с пятки на носок. — Разве что небольшой излишек веса…
— Вот видите! — торжествующе произнесла Марго. — Я говорила, что ему нужно сесть на диету.
— Помолчи, милая, — остановила ее мама. — И что же вы порекомендуете, Теодор?