Не было у Олега больших походов до сих пор, и мир был на славянской земле, даже с подвластными племенами старался жестоко не воевать, чуяли его силу, сами признавали, без сечи. Богател Киев, текла к нему дань, что раньше хазарам платилась, Ново Град свою исправно отдавал варягам, и к Волхову никто не совался, так разве что изредка мелкими набегами, кои предусмотреть невозможно. Да и времена викингов прошли, варяги тоже охотней на службу в княжьи дружины шли, чем разбоем промышляли. Хазары, хотя данников в славянских землях потеряли, осторожничали, получили от угров то, что им Киев выплатил, и пока большого разора не чинили. Мир стоял на славянской земле, долгожданный мир.
Только не ради набитых закромов собирал все князь, а торговать собранной данью все тяжелее становилось, в Константинополе русским купцам воли не давали, десятину брали, как в Итиле, да и сами греки свою дань платить перестали. А кому платить? Аскольда давно нет уж, с новым князем ни об чем не сговаривались. Хотя и без них не бедствовал Киев.
Выходит, добился Олег чего хотел, можно и на покой, не молод уж, седьмой десяток, и Рюриков сын взрослый, а князь все в своих руках держал, потому и говорили, что жаден до власти. Но то завистники говорили, а близкие люди знали, что есть у Олега еще одна задумка. Ингорь в число таковых не входил. Он как женился на Прекрасе, детей никак не было, потом княгиня родила, но не наследника, а дочь. Девочка крепенькая, но дочь из дома уйдет, не ей престол передавать. Прекраса снова тяжелая, и снова повитухи шепчут, что девочка будет…
У самого Олега сыновей, что Силькизиф от его дружинников родила, в живых уж нет. Старший Асмунд умер еще в отрочестве, а младший Геррауд, что в честь Рюрика назван был, утонул, провалившись в полынью вместе с лошадью, уже взрослым. Дочери все замужем и далече – у норманнов да свеев, да у франков, отца забыли. Об Олеге маленьком как о своем наследнике он почему-то и не вспоминает. Услада, не успев выносить ребенка, померла. Сначала князь виновных искал, все в страхе затихли, только никто виноват не был. Красавица вышла разгоряченная после жаркой баньки на улицу, ее и прохватило. Все при князе было, сам же уговаривал не делать этого. Людишки снова притихли, ожидая, что князь начнет буйствовать, но Олег молчал.
Здесь Ингорь наследовать Рюрику один будет, это хорошо. Карл рассказывал, как меж собой наследники Великого Карла передрались. Так недолго все, что отец собирал, растащить. Будут ли наследники у Ингоря и сколько их будет?
У Олега еще одна задумка осталась. Он даже сам себе не сразу признался в том, чего хочет. А хотел не просто славян под свою руку собрать, но чтоб и другие государства их признали, чтоб та же заносчивая Византия говорила на равных, а не просто данью за набег откупалась. Хотел Олег сыну не только союз племен оставить, но государство, которое в мире признали бы.
И как ни ломал голову, одно выходило – в поход на Византию идти, не на хазар, как Шуй и другие подговаривают, а на греков! Но здесь одной варяжской дружины мало, чтоб Царьград на колени поставить, надо Великую скуфь собирать. Варяги в том интерес имеют, Киев тоже, а остальные? Просто за князем вряд ли пойдут, это значило бы поставить под угрозу развала все, чего добился. Значит, все, кто пойдет, должны быть заинтересованы в походе, это возможно, если не просто дань поделят, от Византии полученную, но и ту, что потом будет, тоже делить надо. Олег до богатства не жадный, да и Византия богата, выдюжит, только князь, впервые так подумав, усмехнулся – Византию еще воевать надо.
Вот и не отпускала Олега мысль, как этот поход устроить так, чтобы и добыча была, и людей не терять.
В таком деле ему всегда помощь Раголда с его товарищами нужна, поплыли купцы с товарами на разведку, не просто торгуют княжьим добром, но и смотрят, расспрашивают, узнают…
Ночью по Киеву разнесся тревожный звук била – стража била набат, поднимая горожан с теплых сенных мешков на полатях. Вскинулись многие, било звучало не одно, били во всех концах.
Олег одним из первых выскочил из ложницы, словно и не спал вовсе:
– Что?! Пожар? Хазары?!
Ему навстречу попался гридень с побелевшим перепуганным лицом:
– Князь… там…
Олег тряхнул его за плечи своими большими ручищами:
– Что?!
Но молодой дружинник только махнул в сторону двора:
– Там…
Толку от него не было. Князь бросился на крыльцо и замер от увиденного, как и те, кто был во дворе. По всему небу над Киевом полыхал пожар. Но это был пожар небесный! Ничего не горело у людей на земле, а над их головами огненные столбы ходили, точно борясь между собой. Такого киевляне не помнили, всех обуял ужас и восхищение одновременно. Всполохи горели стоймя самыми разными цветами, небо играло и переливалось. Постепенно во дворы высыпало все население Киева, люди стояли, задрав головы вверх, женщины ахали, прижимая руки к груди, мужчины почесывали затылки.
В одном дворе тоскливо завыла собака, ей ответила вторая в другом конце, потом третья… Горожан обуял ужас, животные воют не к добру, небесная красота грозила чем-то страшным.
Князь отправился на капище. Киевляне не удивились, куда, как ни к волхвам, идти сейчас. По тому, что князь распорядился готовить животных для жертв, поняли, что дело плохо, гневаются боги! Гадали киевляне, за что. Живет князь по Прави, да и весь город тоже, зря никого не обижают… И все же ропот пошел по Киеву, что это Олегу за убийство Аскольда. Люди легко поддаются на такие речи, скоро город гудел, что князь-де не славянин, на капище на Горе все боги в ряд стоят, которому теперь жертвы приносить станет? Перуну? Так не воюет давно. Велесу? Святовиду? Который из них разгневался?
На все вопросы ответил сам князь. Олег вернулся с капища скоро, киевляне только успели собраться на вече. Мрачен был, чернее тучи Перуновой. Смотрел на собравшихся людей и думал, что стоит одному крикнуть, что боги гневаются на него, Олега, за Аскольда, и с горожанами не справится даже варяжская дружина. Напряжение нарастало, князь заметил, как Торлоп положил руку на рукоять меча, за ним еще несколько гридней. Олег сделал знак, чтоб убрали, и шагнул вперед. Его голос, и без того сильный, загремел, зарокотал над толпой. Олег использовал всю силу, сейчас князя-волхва должны услышать все! Сейчас или никогда! Если проиграет, то уйдет, но не как из Ново Града, тогда он успел вовремя понять, что пора дальше, а вообще в небытие.
И Олег заговорил о гневе богов, о том, что жертвы будут принесены всем, о том, что эти жертвы помогут обратить божий гнев на врагов славян… Говорил спокойно и уверенно, а внутри билась одна мысль, только бы не спросили… только бы не спросили…
Спросили. Из толпы раздался крик, что надо принести самые большие жертвы – человеческие…
Это было то, чего так боялся князь, но волхвы предупредили, что если киевляне потребуют, то придется. Мало того, это был более страшный выбор – Олег варяг – и жертвы будут варяжьи. Князю предстоял выбор между пришедшей с ним дружиной и теми, кто стоял сейчас вокруг. Дружина может не простить Олегу своих соплеменников – и тогда беда. Но и Киев может не простить. Волхвы обещали прекращение небесного огня, если Киев успокоится.