– Ты его хоть переверни, мордой же вниз тащишь!
Никоня тоже глянул внимательней, стукнул по шлему, пытаясь определить где у этого ведра перед. Рыцарь отозвался, он действительно лежал на животе. Никоня чуть подумал и махнул рукой:
– И так сойдет!
Латы загрохотали по льду дальше. А немец, похоже, смирился, он уже не брыкался, болтался в своей броне, как ведро с гвоздями.
Русские поспешно собирали брошенное оружие, доспехи, связывали меж собой пленных, выстраивая их для путешествия в Псков. Задерживаться было нельзя, вот-вот тронется лед и наступит весенняя распутица. Русское войско, тяжело груженное добычей и обремененное пленными, двинулось к Пскову.
Князь Александр собрал у себя воевод, тысяцких и сотников. Прежде всего разыскивал глазами тех, кого хорошо знал и кем дорожил. Брат Андрей жив и даже не ранен, хотя бился отчаянно смело. «Потом поругаю за безрассудство», – подумал князь. Недосчитался и кое‑кого из тысяцких, и сотники не все, воевода Миша ранен, но жить будет, нет многих знакомых по первому походу на шведов людей. Но он знал, что так будет, был готов к этому. И все равно больно и жалко. Сам князь тоже ранен, но легко, от рыцарского меча спасла кольчуга, да еще ловкость любимого коня, вовремя метнувшегося в сторону, точно почуявшего опасность для своего хозяина. А может, и правда чуял? В бою конь со всадником одно целое, жизнь обоих от обоих и зависит.
Тысяцкие уже пересчитали людей, теперь рассказывали, у кого сколько погибло. Больше всех пострадал, конечно, Передовой полк и чело. Это было понятно, но русичи взяли дорогую плату за свои жизни. Погибло много рыцарей, много взято в плен. Огромное количество доспехов, оружия, кузнецам работы хватит на год. Князь, поговорив о людях, распорядился:
– Пленных не добивать, отправим в Новгород.
– Зачем они тебе? – чуть сморщился князь Андрей. Ему совсем не хотелось тащить эти груды железа так далеко.
– Из доспехов вытряхнуть, связать и вести в Новгород следом за собой. Пусть все видят, что такое пленный рыцарь. А мы на них псковских заложников выменяем. А рыцарей не посчитали, сколько побито и в плену?
Отозвался тысяцкий Евсей:
– Убитыми, княже, четыре сотни, а раненых не ведаю.
– Сколько? – изумился Александр.
– Четыре, – подтвердил тысяцкий.
Кулак князя резко опустился на наспех сооруженный в шатре стол. Не выдержав, доска треснула. Все даже вздрогнули. Глаза Андрея беспокойно впились в лицо брата, чего это он? Неужели мало? Нет, глаза вон как блестят.
– Разбили ливонцев! Разгромили! – Видя, что никто не понимает, пояснил: – Их всего‑то было восемь сотен! А мы половину положили!
Меня все же пару раз крепко приложили, болела рука, снова многострадальный бок, уже получавший свое в боях с ордынцами, и голова. Но знамя я так и не выпустила, даже когда все закончилось. Сползла с коня и уселась прямо на лед, потому что ноги не держали и перед глазами все плыло. Сидела, привалившись к чему‑то, но крепко сжимая в руках драгоценное древко, нет, даже сейчас стяг не должен опуститься, упасть. Тем более сейчас! Это знамя победы.
В голове страшно гудело, явно получила сотрясение мозга. Ладно, пройдет. Правый глаз заливала кровь… Что это, моя? Нащупав рукой рану, я убедилась, что она не смертельна, скорее большая ссадина, которая сильно кровила. Наверное, я размазала кровь по лицу, потому что ко мне наклонился какой‑то мужик:
– Что, девонька, ранена? Пойдем, помогу до телеги добраться.
Я помотала головой, отчего перед глазами замелькали черные мушки:
– Нет, я немного посижу и встану. Пройдет…
– Давай, стяг‑то заберу. Или сама князю отдашь?
Только тут я сообразила, что до сих пор крепко сжимаю древко стяга. Во какая героиня – так и не дала ему упасть!
Голова постепенно стала проясняться, и сразу возникла мысль о Вятиче. Этот герой погнал рыцарей до самой Риги и поэтому до сих пор не разыскал меня?
Чуть посидела, соображая, что надо подниматься, потому что сижу попросту в большой луже на льду. Вдруг стало по‑настоящему тревожно из‑за Вятича. Где это он? Я была совершенно уверена, что погибнуть муж не мог, у него наверняка настолько сильный оберег, что если уж меня не смогли укокошить эти громилы с ведрами на головах, то его тем более ни один меч не возьмет.
– Настя, – я подняла голову на голос князя Александра, он показал своему оруженосцу, чтобы тот взял у меня стяг, и чуть смущенно крякнул: – Вятич там…
«Там» означало телеги, на которые грузили убитых! Что?! Мушки перед глазами разлетелись в стороны сами собой и больше не посмели показываться, в одно мгновенье я оказалась перед санями, на которых поверх еще кого‑то действительно лежал Вятич.
– Вятич!
У меня перехватило дыхание. Это не мог быть Вятич, но это был он. Лицо белое, в нем ни кровинки, дыхания не видно. Я вцепилась в мужа, как сумасшедшая, принявшись трясти его, как грушу:
– Не смей подыхать, слышишь?! Не смей помирать! Если ты умрешь, я придушу тебя собственными руками!
Я орала что‑то несусветное, и наплевать, что думали обо мне вокруг. И вдруг… нет, мне не почудилось, что‑то действительно дрогнуло.
Я сползла на снег, вглядываясь в такое дорогое лицо и пытаясь найти в нем хоть какой‑то признак жизни.
– Вя… тич, миленький… – рыдания душили, крупные слезы невыразимого горя текли по щекам, руки дрожали… – не умирай… Мы с Федькой не сможем без тебя… не умирай… не умирай, родной…
Руки гладили и гладили его лицо. И снова мне показалось, что я что‑то чувствую.
– Он жив, не смейте его хоронить, он жив!
– И-и… девонька, столько крови потерять, кто ж тут выживет? – вздохнул какой‑то ратник.
– Не смейте увозить его! Я не отдам! Я выхожу.
– Чует что? – сокрушенно покачал головой второй. – Давай на эти сани, и сама садись тоже, вон еле на ногах держишься, вся в крови.
Они помогли мне переложить Вятича, по‑прежнему не проявлявшего никаких признаков жизни, в другие сани, и возница щелкнул кнутом:
– Я тебя поскорее в деревню отвезу, тут неподалеку есть. Там в тепле согреешься, а завтра и похоронишь своего милого…
– Никого я хоронить не буду! Он жив, – в моем голосе было столько уверенности, что мужик только покосился на бесчувственного сотника.
– Ну и ладно, ну и хорошо.
Я всю дорогу держала голову Вятича в своих руках, чтобы не сильно трясло, мысленно умоляя:
– Ну хоть какой‑то знак дай, если ты жив. Хоть вздохни, дрогни ресницами…
Но сколько ни прислушивалась, дыхания не чувствовала.
В деревне привезший меня мужик сокрушенно кивнул на нас с Вятичем: