– А почему его, ведь, насколько я помню, наследовать Великое княжение должен не Невский?
– О… мы стали разбираться в лествичном праве?
– В чем?
– Право на Руси такое – лествичное. Я тебе когда-то рассказывал. Власть наследует старший в роду. А старший сейчас не Александр, а его дядя Святослав Всеволодович. Он стар и слаб, в Сарае и в Каракоруме прекрасно понимают, что самый сильный из князей – Александр, потому и делают ставку на него. А теперь попробуй угадать с трех раз, что будет, если князь примет чью-либо сторону.
– То есть если Невский договорится с Батыем, то его в Каракоруме укокошат, как отца?
– Ну, может, и не так, но опасность есть…
– А если встанет на сторону Гуюка, то Батыевы тумены будут под Новгородом раньше, чем он вернется из Каракорума?
– Ну вот, ты стала неплохо разбираться в реалиях тринадцатого века.
– Вятич, но это же куда ни кинь – всюду клин! Вот блин!
Я даже не заметила получившейся рифмы, не до нее.
– И что делать?
– Пока князь ведет себя идеально, он умудряется находиться посередине, только надолго ли хватит Батыева терпения?
Снова этот проклятый Батый! А Вятич его еще и защищает.
– Значит, надо убить Батыя поскорее.
Слова Вятича, что вместо Батыя будет другой и расклад сил не изменится, я просто пропускала мимо ушей.
Убить, убить, убить! Ни о чем другом больше слышать не желала и думать не могла. Вятич просто боится за меня лично, а потому не желает этого организовывать. Хорошо, я не пойду на проклятущего Батыя войной, не стану вызывать его на бой, не стану разорять его ставку, надо просто придумать, как убить хана тем же ядом. Если можно отравить князя Ярослава, почему нельзя Батыя?
К тому же старик сказал, что мне пора действовать.
Я бушевала:
– Князь Александр решил ехать к этому узкоглазому уроду! Шведов не испугался, рыцарей не испугался, а перед Батыем поджилки затряслись?!
– Настя, угомонись.
В отличие от Анеи Лушка меня поддержала:
– Неужели и правда поедет?! После того как они князя Ярослава убили?
Я не понимала Невского, как через много лет его не понимали потомки. Ну как же можно договариваться с тем, кто превратил в развалины столько городов, кто привел на Русь убийц, на чьей совести столько человеческих жизней?! Неужели князь Александр действительно испугался? Он, не боявшийся ничего ни на Неве, ни на Чудском озере, испугался яда? Будет кланяться проклятому Батыю?
Мое возмущение было тем нелепей, что я прекрасно помнила, что поедет и будет. Конечно, не ползать на коленях или кланяться, но договариваться, это точно. И договорится, даже побратается с сыном Батыя Сартаком. А потом будет Неврюева рать, когда на Русь снова пойдут тумены Батыя наказывать князя Андрея за противостояние с Александром. Знала, что так должно быть, но в глубине души верила, что это ошибка летописцев.
И вдруг оказалось, что нет, князь решил внять требованиям хана и ехать в Сарай.
Я чувствовала себя оскорбленной в лучших чувствах, значит, и Невский боится, значит, он такой же, как все? Нет, я помнила князя и по событиям в Новгороде, и по Неве, и по Чудскому озеру. Он не такой, он не боится.
Мгновенно созрело решение: я должна убить Батыя раньше, чем князю Александру придется преклонить перед этим гадом голову! Правильно, для того меня и оставили в живых на льду Узмени, чтобы я отправила на тот свет это отродье.
Лушка не очень поняла смены моего настроения, я вцепилась в нее, блестя глазами:
– Луша, я убью Батыя, чтобы Невскому не пришлось перед ним унижаться!
– А я?
Я не раздумывала ни мгновения:
– Ты тоже убьешь.
– Мы убьем его дважды?
– Для него и сотни раз мало!
– Согласна.
Я помчалась к Вятичу, сообщать о нашем с сестрицей решении избавить землю-матушку от ползучего гада по имени Батый целых два раза, причем буквально завтра, чтобы Невскому не к кому было ехать. Как мы это будем делать, не думалось. Из нас с сестрицей полез козельский кураж, который ни к чему хорошему привести не мог. Но мы закусили удила.
Вятич даже не стал слушать:
– Настя, перестань, ты же взрослая женщина.
Я обомлела.
– Ну и что?
– Время партизанских рейдов закончилось, понимаешь? И вы с Лушей ничего не сделаете, вас даже в ставку не пустят, а уж к Батыю тем более.
– Но нельзя же сидеть и чего-то ждать.
– Нельзя, но к Батыю вы сами не поедете.
На меня накатило упрямство, я понимала, что он прав, никто нас к Батыю не подпустит, но не возражать не могла. Вовсе не из желания сказать или сделать что-то против, а от отчаянья. Так тошно когда-то было в Рязани, когда я предупредила, а они просто не услышали, даже не стали слушать!
– Нет, поедем, поедем!
– Хочется героически погибнуть? Что-то я не помню в летописи упоминания о твоей гибели…
– Можешь смеяться сколько угодно, а мы поедем в Сарай и убьем Батыя.
Муж с досадой отшвырнул в сторону лапоточек, который плел кому-то из мальчишек. Он был слеп и ничего не мог со мной поделать. А я закусила удила, понимала, что поступаю глупо, но поделать с собой ничего не могла.
Я снова стояла перед трудным выбором. Мне предстояло решить, что делать. С одной стороны, понятно, что сидеть и ждать у моря погоды нелепо, тем паче что моря здесь не имелось, с другой, чтобы что-то предпринимать, я должна быть свободной, хотя бы относительно свободной. Понятно, что новую рать я собирать не буду и за Батыем гоняться по степям тоже, прошло время воинских подвигов. Наступило дипломатических, вернее, тайной дипломатии.
Но меня по рукам и ногам связывали два моих любимых человека – сын и муж. И даже сына я знала на кого оставить, хотя сердце кровью обливалось при одной мысли, что если со мной что-то случится, Федька останется сиротой. А Вятича?
Мало того, у нас с мужем снова начинался разлад. Несмотря на все свои страшные клятвы не предпринимать ни шага, не посоветовавшись с ним, я откровенно стала заниматься самодеятельностью. Вернее, не так, я слушала, что говорил Вятич, вроде даже советовалась, но это было формально. Даже не видя выражения моего лица, когда пытался что-то внушить, Вятич понимал, что я его не слышу, просто присутствую рядом, и все.
Подозреваю, что у него снова начал развиваться синдром ненужности, обузы. Он уже знал, что все остальное предстоит делать мне, что он может лишь дать совет, к которому я не прислушаюсь, что висит гирей на моих ногах, заставляя сиднем сидеть на месте, когда ситуация требует действий. Еще чуть – и монголы отравят и князя Александра тоже. Этого допустить я никак не могла.