А крепость снесли совсем, оставив только ворота с болтавшимися на них изменниками другим в назидание. Князь очень не любил предателей, просто ненавидел. Помощь из Риги так и не подошла, видно, узнав, что новгородцы уже разбили крепость, немцы решили не связываться.
На обратном пути выбили рыцарей из Тесова и побережья Луги. Для тамошних гарнизонов нападение тоже стало неожиданным. Уж если и ждали русских, то совсем не со стороны Копорья! Наблюдали за той стороной, в которой Новгород, а не за той, где крепость, которую немцы для себя построили!
Водская пятина была освобождена от немцев-рыцарей. Князь и дружина с победой возвращались домой.
Снова звучало «Слава Невскому!», а люди окончательно уверовали в том, что с их Ярославичем можно хоть весь свет идти воевать. Хитер, умен без меры и в рати удачлив. В походе снова почти не было погибших, да и раненых немного. Новгородцы качали головами:
– Вот тебе и Копорье… Крепость, какую никому взять невозможно! А наш Невский пришел и взял!
А я ехидно думала, насколько их хватит, не станут ли зимой снова гадости про князя говорить или из города гнать? От этих всего можно ожидать…
Федька вовсю ползал, смешно виляя толстенькой попкой. Никаких вам памперсов, у моего дитяти были нормальные мягкие пеленки, и кормила я его грудью, немало не заботясь тем, что она потеряет форму. Зато и диатеза не было, и капризов тоже. Здоровый, упитанный младенец, за которым ежеминутно нужен глаз да глаз, потому что племянник, кажется, удался в тетку Лушу: когда не спал и не ел, носился, как электровеник. А толпа восторженных сенных девок скакала за ним. Я ругалась, что избалуют мне ребенка своими потаканиями, запрещала давать сладкое и все время таскать на руках.
Бои со сладким завершились в мою пользу, а от рук Федька отучился сам, ему категорически не нравилось, когда тетешкают, при попытке прижать к себе со словами «ах ты, мой сладенький» раздавался рев сродни тому, которым я пугала татарских лошадей в дружине Евпатия Коловрата. Постепенно все привыкли к неприкосновенности моего ребенка и его прямо-таки ненормальной самостоятельности.
И все-таки как тяжело понимать, что не сможешь ответить ребенку, где его папа. Епископ вопросов не задавал, князь тоже, остальным я и отвечать не стала бы, но и они не спрашивали. Иногда возмущалась: получается, человек может вот так исчезнуть, и никого не побеспокоит, где он? Вот оно, отсутствие паспортного контроля и виз, а также мобильной связи, ничего хорошего.
Шел 1241 год, я уже больше года жила одна и несколько месяцев вполне успешно справлялась с ролью мамы.
Рыцарей из Водской пятины прогнали, в Новгороде на время воцарилось взаимопонимание, патриотический запал пока не угас, князь был при делах, всем не до меня.
И вдруг…
– Барыня, к тебе гость.
Гость? У меня отродясь гостей не бывало, если не считать тех, кто посещал мою скромную стодвадцатиметровую квартирку в Москве.
Гостем оказался купец, один из самых рисковых, кто отважился даже в такое неспокойное время проделать непростой путь по Балтике. Зато он привез… письмо от Лушки с Анеей! Я даже взвизгнула от радости. Оставив купца поглощать съестные запасы, что он делал с видимым удовольствием, я отправилась к себе прочитать. Хотелось хоть на минутку побыть одной, снова окунуться в мир, где есть Лушка, Анея и Вятич, вернее, были…
Я пробегала строчку за строчкой, ища прежде всего упоминания Вятича, но их не было, Лушка ничего не знала о моем пропавшем супруге. Она сообщала, что родила сына, но Биргер не позволит забрать малыша с собой, потому они с Анеей пока живут там. «А дальше видно будет…» Я не сомневалась, что это «видно» относится к похищению ребенка. Прикинула, получалось, что ее малыш ровесник моему Федьке.
В остальном жизнь вполне приличная. Их поселили отдельно, Анея навела невиданный порядок в усадьбе, теперь это почти образцово-выставочный комплекс, чему Биргер очень рад. Лушка упоминала Биргера осторожно, видно считая, что меня коробит при его имени. Вовсе нет, я была рада узнать, что рана хоть и болезненная, но не страшная, только бровь рассечена. Биргер заботливый отец, Лушка и ребенок ни в чем не знают отказа.
Биргер задумал многое, в том числе крепость на маленьком острове. Говорит, что там будет большой город – будущая столица.
Ах ты ж! Нет чтобы сразу умного человека послушать и не упорствовать. Вот человеческая натура, пока в лоб не получил, не осознал, что я права. Неужели даже такому умному человеку нужно заработать копьем по роже, чтобы признать правоту других?
Конечно, Лушка не могла расспрашивать меня о моей жизни, ведь не знала вообще, где я.
Купец старательно выскреб остатки каши из миски и принялся за поросенка. У меня не было таких разносолов, как у Анеи, все же и в Новгороде не слишком сытно, да и кому эти разносолы? Я в еде неприхотлива, Федьке пока нужна только моя грудь… Но доставивший драгоценное письмо был рад и тому, что нашлось, он, не чинясь, доел вчерашнего поросенка, умял большущий пирог с вязигой, наелся каши, похрустел луком и запил все клюквенным морсом.
Я не торопила, пусть отдохнет душой за русским столом, все же прекрасно помнила, каково это на чужбине.
– Тебя как зовут-то?
– Питирим.
– Обратно пойдешь?
– Не… я нет, а вот мой напарник, тот вскоре собирается.
– Я ответ передам, свезет ли?
– Свезет, чего ж не свезти?
Ответ писать оказалось довольно трудно, все время сбивалась на восторженные панегирики Федьке, его шустрости, его зубам, привычкам, большущим глазенкам и, безусловно, быстрому развитию. Прекрасно понимала, что для любой мамаши ее ребенок самый развитый, умный и, конечно, красивый. А потом подумала: почему бы не погордиться? Ведь зубы полезли раньше, чем обычно, да еще и четыре сразу. И ползать начал раньше, и вообще, вполне живой, прекрасный ребенок.
Представила себе восторг Лушки при известии о племяннике и невольно улыбнулась.
С другой стороны, было жаль, что нас жизнь вот так раскидала, где они и где я. И тут же поймала себя на том, что при этом «где» вспоминаю не Москву, а думаю о Новгороде. Неужели я так привыкла жить здесь, что не мыслю себе возвращение?
В тот вечер долго вспоминала свое житье-бытье в Москве, работу, встречи, привычки… И все время мысленно возвращалась в Новгород, словно домой. Неужели это все, я так и останусь с Федькой здесь? Если честно, то пока малышу и впрямь лучше здесь, здоровее, во всяком случае. А потом? От мыслей становилось тоскливо, и я оглядывалась на своего малыша, каково будет нам с ним в этом мире одним, без поддержки?
Наступило лето, просохли дороги, ярко светило солнышко, казалось, что нигде в мире нет ни войны, ни беды, ни разора…
Закончился поход, можно бы и отдохнуть, но князь отдыха новгородцам не дал. Снова собрал вече, снова говорил о том, что, пока Псков под немцами, угроза не исчезла. Копорье это не все, просто проба сил. А побороть немцев своей дружиной невозможно, слишком сильны.