– Последний день Помпеи…
– Чего так мрачно, гляди на жизнь веселей.
– Кофе Жокей… – невольно буркнула я.
– Что?
– Да так, реклама, чтоб ее.
– Настя, здесь Гугл бессилен. И Яндекс тоже.
– Да! Здесь помогут только международные санкции, ООН например. Но, боюсь, так долго, до ее основания, мы не продержимся.
– Это факт, который приходится признавать.
Вятич пытался шутить, но шутки выходили натянутыми. У нас просто не было другого выхода, кроме как погибать. А я еще не встречала тех, кому бы эта перспектива очень нравилась.
Оглядев окрестности со стены, я мрачно объявила:
– Батый сволочь!
Бровь Вятича удивленно приподнялась:
– Ты в этом сомневалась?
– Нет, но неприятно лишний раз в этом убеждаться. Слушай, а может, он за пайцзой пришел? Мы же не вернули.
– Угу, а заодно за твоей головой.
Я вспомнила монгольских всадников и жителей Сырни.
– А может, мне выйти?
– Зачем?
– Чтобы спасти жителей Сырни.
– Настя, их все равно вырежут.
От стены быстрым шагом шел Алджибай, его взгляд, брошенный на меня, был чуть странным, словно «погранец» извинялся за что-то. Мелькнула мысль, что они решили меня выдать Батыю, чтобы сберечь город. Все верно, если монголам нужна я, то к чему гибнуть всем?
Так и есть, загудело било, созывая горожан на площадь. Я почему-то была совершенно спокойна. Отдадут так отдадут. Жаль, что не убила Батыя, но знать, что на моей совести гибель стольких людей… А еще жаль, что погибну не в бою, а в муках. Нет, я решила попросить об одном: не связывать меня, чтобы смогла хоть плюнуть в рожу этому гаду!
Горожане собрались быстро, все же большинство либо на стенах, либо где-то рядом, подносили стрелы, болты, кипятили воду в ожидании штурма. Алджибай поднялся на возвышение, оглядел притихшую толпу. Он говорил по-русски, нарочно, чтобы поняли и мы тоже. Сказал, что монголы прислали требование выдать им русскую женщину-воина в голубом плаще.
Сотни голов повернулись в мою сторону. Я усмехнулась: Батый верен своему сволочному характеру. Шакал паршивый! Отправить Пуреша с дружиной подальше от его земель, чтобы не мог помешать, стравить эрзя и мокшу… Зря мы не отправили кого-нибудь к Гуюку с рассказом о выжженном знаке! Может, рассказать сейчас? Какая теперь разница. Я знала только одно: Вятич не отдаст меня, а значит, погибнет сам. Плохо, потому что это глупая, бесполезная гибель.
Пока размышляла, пропустила, что еще говорил Алджибай, но судя по тому, как смотрели на меня вокруг, речь шла именно обо мне. Вятич усмехнулся, но не зло, не горестно, скорее довольно. Толпа одобрительно загудела. На помост выскочил Чабас (кто назвал этого бешеного аскиза Чабасом – «спокойным»?). Закричал что-то по-своему, потом перешел на мокшанский, потом что-то выкрикивал по-русски. Я поняла одно – скрученную из его пудового кулака фигу.
Шумели еще долго. Но когда я решительно шагнула на помост, толпа вмиг затихла. Я смотрела на эти такие разные лица, ставшие за последние дни родными, взгляд невольно выбирал знакомых… Вон стоит рослая худая проститутка Рахиль (никто не знает, как ее зовут в действительности), вон Мазава, она и правда красавица, имя не лжет. Вот крупный, всегда угрюмый добряк Овтай (медведь). А кто прозвал Чавкой (галкой) белобрысого парня – загадка. Много знакомых лиц, с кем-то вместе рыли волчьи ямы, кого-то учила биться мечом, у кого-то училась сама… И они должны гибнуть из-за меня? Нет!
Я низко поклонилась народу.
– Спасибо, что не хотите выдавать меня Батыю, но я не хочу, чтобы из-за меня погиб город. Я сама выйду.
Толпа взвыла. Вперед снова шагнул Алджибай:
– Не то говоришь. Мы уже решили тебя не отдавать. А биться с Бату-ханом будем не только из-за тебя, но и за себя, за свою волю, свою жизнь.
– Их очень много.
– Больше не значит лучше.
– У них осадные машины, они разобьют стены и вырежут всех в городе.
– Всех не вырежут, я тоже знаю, где тайный ход, кого сможем, выведем. А остальные будут биться насмерть. Эх, Настя, разве можно воина смертью запугать?
Монголы крутили карусель, поливая стены бесконечным количеством стрел. Среди них были те, что несли огонь, деревянные постройки начали гореть. Через тайный ход все шли и шли горожане, это были семейные женщины с детьми. Категорически отказались уходить труженицы дома терпимости, объяснив просто: мы, мол, всегда вместе с теми, кто нам люб. А любы были, конечно, воины.
Но бесконечно это продолжаться не могло, на стенах не показаться, кроме того, кое-где начали гореть и сами стены… Алджибай собрал своих воинов, я своих. Много раненых, много уже отсутствовали.
– Надо выходить и биться мечами, чтобы не сгореть тут, как поросенку на вертеле!
Другого мнения не было. Последний бой.
К нему готовились, как действительно к последнему, все прекрасно понимали: никому не выжить. До блеска начистили оружие, переоделись в чистые рубахи, помолились каждый своим богам…
Вятич долго смотрел мне в глаза:
– Настя, запомни одно: у тебя мощный оберег, но тебе пора. Ничего не бойся, только будь все время рядом, я должен успеть.
– А ты?
– Все будет хорошо.
– А ты?!
Он вдруг привлек меня к себе и крепко-крепко поцеловал. В последний раз? Сердце тоскливо сжалось.
Но каждый из тех, кто готовился выйти за стены, намеревался отдать свою жизнь как можно дороже. Я оглянулась. Даже проститутки взяли в руки оружие. Они собираются выходить без доспехов? Хотя какая разница?
Вятич осторожно провел пальцами мне по шраму и решительно скомандовал:
– Пора!
Я надела на голову шелом с личиной, теперь меня выдавал только голубой плащ князя Романа. Сквозь прорезь личины Вятича увидела его глаза, они улыбались…
– По коням!
Монголы встретили нас градом стрел. Понятно, они лучше бьют из луков, чем дерутся в рукопашной, но выбора у нас не было, да и у них тоже. Увидела вдали Батыя, как всегда, сидит в седле, но в стороне, наблюдает. К нему не пробиться, хотелось спросить, как задница, не болит ли, но тут же оказалось не до того. Вокруг кипел бой.
Это уже привычно: звон оружия, вопли, ржание, грохот сшибки…
Взмах мечом, еще один, еще… а потом я потеряла счет и взмахам, и убитым или раненым. Рядом бился Вятич, все время косясь в мою сторону.
– Я еще жива!
– Вижу!
И следом стрела… Мне показалось, что я даже услышала пробившийся сквозь грохот боя звук спускаемой тетивы…