Но монголы монголами, а жизнь продолжалась. И в этой жизни нужно было есть, пить, спать, мыться, наконец… Для моих ратников в этом проблемы не было, все же тепло, пока купаться можно в реках и озерах.
Вечер был исключительный, парни в протоке наловили рыбы и пристроили часть вариться, а часть запекаться в углях. Вятич, видно, решил искупаться, верно, в такой воде грех не поплавать вдоволь. Сети уже вытащили, рыбу не распугаешь…
Я сидела на берегу и запасалась на всю оставшуюся жизнь воздухом, он был такой классный! Напоенный одновременно травами, лесом и озером… Кажется, даже густой, хоть ножом режь и в котомку про запас складывай.
Прикидываясь, что ничего не вижу, я тихонько косила глазом на сотника. Мощный торс, сильные руки… качкам до него далеко. И красивый… Вот какой у меня наставник.
Вятича не обманешь, бросив рубаху рядом со мной на куст, он усмехнулся:
– Не подглядывать!
– Очень нужно!
Я вообще прикрыла глаза и только слушала, как он разбежался и сиганул подальше в озеро. Озерцо хорошее, оно проточное, вода чистая, дно песчаное. Я с завистью слушала, как плещется сотник, самой нельзя, даже если влезть в воду в штанах и рубахе, то мокрая ткань облепит так, что никакой обнаженки не нужно. А другого озера здесь нет.
И вдруг совсем рядом раздался крик Тереши:
– Водяной!
– Где?! – вскинулась я.
– Сотника крутит! – парень с мечом в руках ринулся в воду к купавшемуся Вятичу.
И тут я поняла – Вятич крутится в воде и орет, потому что его схватил Водяной!
С воплем «Держись!» мы вдвоем махали саженками к сотнику. Я опередила, все же у парня в руках меч и он греб одной рукой.
Вятич изумленно застыл с открытым ртом:
– Вы чего?
Мы тоже обалдели, Тереша растерянно протянул:
– Я думал, тебя Водяной крутит… Орешь и плещешься… Тьфу ты!
Обиженный Тереша повернул к берегу. И только тут я сообразила, что орал Вятич от восторга, а я в воде, и выходить придется на виду у всех совершенно мокрой.
– А ты чего подумала, тоже про Водяного?
– Конечно.
Я отчаянно пыталась придумать, как выбираться из воды в мокром виде.
– И как ты с ним справляться собиралась, кулаками?
– Ничего смешного, вопишь тут…
Я поплыла к берегу, не сидеть же с Вятичем в воде. Он опередил, зычный крик заставил оглянуться всех ратников на берегу:
– А ну отвернулись!
Парни, подчинившись команде, дружно сделали вид, что у них дела где угодно, только не там, где я буду выходить из воды. Я не сомневалась, что будут подглядывать, но не таращиться откровенно, и то хорошо.
На берегу Вятич закутал меня попоной и потащил подальше, подхватив с куста свою сухую рубаху. Там, загороженная попоной, я выбралась из своей мокрой одежды и натянула предложенную сотником. Ноги, конечно, оставались голыми, но хоть ягодицы прикрыты.
Вятич критически оглядел меня в таком наряде и вдруг протянул попону:
– Оберни вокруг.
Он был прав, рубаха до колен не доходила и сесть или наклониться в такой будет просто неприлично.
– Воительница… На Водяного с кулаками. Но за то, что пыталась спасти, – спасибо.
– Не за что, – буркнула я, пробираясь обратно на берег.
Парни уже наварили ухи и звали к костру ужинать.
Рукава рубахи Вятича, конечно, были слишком длинными для меня и широкими, их пришлось закатать. Я то и дело ловила осторожные взгляды своих парней, которые те бросали на мои голые до локтей руки. Да, трудно им без девок… А мне без мужчины? Тоже трудно, за все время пребывания тут я всего дважды спала с князем Романом.
Я постаралась отогнать мысль о Романе, не к месту и не вовремя.
Уха была, конечно, вкусной и очень сытной, но как же в ней не хватало картошки! Что за уха без картошечки? Все равно что… я так и не придумала, с чем сравнить. Картошка есть картошка, ее никакие крупы и травки не заменят.
Пока ужинали, ночь совсем вступила в свои права. Плеснула почему-то не ушедшая на покой рыба, противно зудели комары, чуть всхрапывали лошади. Пламя костра отражалось в их совершенно черных в ночи глазах, таинственно поблескивая. Я смотрела на морду своей Славы, лошадь казалась загадочным животным.
Легкий ветерок словно взъерошил лунную дорожку на озере и вдруг откуда-то совсем издалека принес женский смех и всплески воды. Кто-то из парней тихо произнес:
– Русалки озоруют…
Неужели и правда русалки?! Я прислушалась, голоса явно девичьи или женские, конечно, кто нормальный пойдет купаться ночью? Вот бы посмотреть? Но даже спрашивать у Вятича боялась. А вот парни спросили:
– Вятич, а верно говорят, что заговор есть, чтобы у них хвосты ненадолго в ноги превращались?
Сотник усмехнулся:
– Есть…
– И красивые ножки?
– Красивые.
Я почему-то чуть не заорала: «А ты откуда знаешь, видел?!» – парней интересовало другое:
– А ты тот заговор знаешь?
– Может, и знаю…
Я не вынесла, тихо зашипев:
– Превращал?
– Угу.
– Ну и как?
– Что как? Фигурка красивая, ножки стройные, попка круглая, грудь тоже…
Во мне росло возмущение, я чуть не закипела, а сотник насмешливо добавил уже громче, потому что ратники вокруг притихли, внимая его словам:
– Только вот одно плохо…
– Что?! – ахнул, кажется, тот же Тереша.
– Рыба, она и есть рыба. Тиной пахнет и холодная.
Кто-то передернул плечами, кто-то сплюнул, кто-то сердито заворчал. Они уже, видно, размечтались, как устроят ночной налет на девичье русалочье царство, как Вятич превратит русалок в красавиц не только сверху, но и снизу… А тут такой облом!
– Ты обнимался, что ли, с ними, что знаешь?
Помимо моей воли, вопреки ей, как я ни старалась сдержаться, в моем голосе все-таки прозвучали ревнивые нотки.
Вятич вдруг притянул меня к себе, крепко обнимая за спину, и зашептал на ухо:
– Я что, дурак с рыбиной обниматься? И пробовать не стал бы.
– А чего же…
– А что я должен сказать, что это здорово, чтобы они туда толпой рванули и неприятностей себе нажили? Настя, нам надо где-то в деревнях останавливаться хоть изредка, особенно таких, где мужиков мало осталось. Все спасибо скажут, и деревенские тоже.
Он уже отстранился, а рука все оставалась на спине, словно забыв вернуться. Я против не была.