Поняв, что именно я думаю, ужаснулась: ну совсем сбрендила в этом тринадцатом веке.
Первая стычка с татарами оказалась исключительно удачной – мы напрочь разбили двухтысячный заслон обоза! Евпатий подал сигнал, чтобы остановились. Надо разобраться с ранеными и убитыми. Вперед за лесок поскакали дозорные, чтобы, если вдруг появится еще одна тысяча или даже сотня, не оказаться застигнутыми врасплох.
Дружинники соскакивали с коней, вытирали свои мечи и сабли, подходили к товарищам, окликали раненых, сносили в сторону убитых, добивали раненых татар, только пару человек в одежде получше добивать не стали, видно, сохранили как языков. Кто-то уже стал перевязывать раны себе или другу…
Я оглянулась вокруг, ища глазами Вятича. Он подъехал совсем не с той стороны, откуда я ждала, покачал головой:
– Как за тобой приглядывать? Ты чего в первых рядах помчалась-то?
– Где?
– Даже сама не поняла? Ты же следом за Евпатием была в первом ряду. – Вятич вдруг рассмеялся: – А ловко у тебя получается лошадям по крупу.
– Но ведь действует!
– Конечно. И хорошо действует. С десяток уничтожила. Одна – десятерых, это счет.
Я понимала, что убила не десять татар, а их лошадей, но хозяева были просто затоптаны другими всадниками. Тоже дело.
– Ты не ранена? Давай, посмотрю.
У меня действительно невыносимо болел бок, по которому попал меч, но посмотреть удалось не сразу. К нам подъехал Евпатий Коловрат.
– Тебя как зовут, сынок?
– На… Никола.
– Ловко у тебя получается лошадей татарских бить. Жалко, конечно, коней, но все одно погибнут… Только вперед не лезь, неопытен пока еще.
– Ага, – кивнула я, морщась от боли, любое движение давалось с трудом. Это заметил и Коловрат:
– Ты не ранен ли?
Вятич потащил меня в сторону перевязываться. И только тут я сообразила, что снять рубаху просто не могу.
– Отъедем чуть дальше.
– Вятич, я как-нибудь сама.
Он внимательно посмотрел мне в глаза:
– Ты захотела быть Николой? Так будь до конца. Я же не показываю тебя всем. Пойдем!
От настоящей раны меня спасла кольчуга, но удар был слишком сильным, и ребро наверняка сломано. Это сказал Вятич. У него оказались руки хирурга, то, как сотник ощупывал мой многострадальный бок (я вспомнила, что бок болел и тогда, когда я только очнулась в этом теле в Козельске), говорило о профессионализме.
– Придется туго перетянуть и постарайся не наклоняться пока.
Легко сказать, а выполнить как?
Вятич бинтовал меня полосами, оторванными от чьей-то рубахи (наверняка оторвал у убитого), а я дрожала, как осиновый лист на ветру.
– Замерзла? Я быстро.
– Н-не-ет-т-т…
Я действительно не замерзла, просто сказывалось напряжение боя. Одно дело обливать лезущих на стены татар кипятком и совсем другое – вот так размахивать мечом или уворачиваться от ударов самой.
– Ты еще молодец, меня после первого убитого выворачивало так, думал, и кишок не останется.
– М-меня тож-же…
– В Рязани? – Он спрашивал деловито, а руки в это время ловко пеленали мое тело. Может, его тон, а может, уверенные движения рук заметно успокоили. Потом я поняла, что Вятич нарочно так и делал, начни он ахать, я испугалась бы до конца жизни, а сотник сделал вид, что все это уже проходил, и я перестала трястись.
– Ага.
Вятич помог надеть поддоспешник и кольчугу.
– Ну как ты?
– Спасибо.
– Пойдем, кровь отмоем.
Мы принялись смывать кровь с оружия, с одежды. Рукоять клинка была липкой от крови, одежда и даже лицо забрызганы. Вятич усмехнулся:
– Умой лицо, вся в крови. Хоть в чужой?
– Да.
– И то хорошо.
Все это время он приглядывался ко мне, словно боясь, чтобы не грохнулась в обморок. Я усмехнулась:
– Не смотри так, я уже ничего не боюсь. В Рязани осталась жива только потому, что упала со стены вниз на трупы и была ими же сверху закидана. А потом с этими трупами сидела почти три дня. И первого татарина убила там. И второго зарубила тоже.
На мою руку легла твердая и одновременно ласковая рука:
– Все пройдет.
– Знаю. Девиз Соломона: «Все проходит, пройдет и это».
– Правильно сказал. Соломон – царь мудрый.
Мне бы удивиться тому, что Вятич знает, что Соломон – царь, но меня заботило другое.
– Вятич… как ты думаешь, наши у Коломны выстоят?
Не могла же я открыто спросить, останется ли жив князь Роман? Сотник вздохнул:
– Ой ли… Но чем больше мы татар здесь побьем, тем меньше до Коломны дойдет. Евпатий прав, надо их задержать.
А со стороны звала труба, отдых закончился, пора догонять татар. Мы побили охрану обоза, теперь предстояло разметать сам обоз. Трудно, но иначе зачем мы здесь.
Уже заметно вечерело. Отправленные на разведку дружинники сообщили, что обоз встал на ночевку, он велик, но охраны мало, видно, основная билась против нас. Нападать на обоз ночью было опасно, можно побить своих. Коловрат и сотники принялись обсуждать, что делать.
А Вятич, кажется, что-то себе придумал.
– Нас… Никола, ты можешь звуки повторять?
– Какие?
– Волчий вой изобразить сможешь?
– Не знаю, не пробовала… бовал…
– Попробуй.
Вятич тихонько завыл, вокруг забеспокоились лошади. Пришлось отойти подальше и попробовать еще раз. У меня получилось только раза после пятого, а с десятого и от моего голоса кони в дружине едва не оборвали привязи.
Разозлился Евпатий Коловрат:
– Вы что же делаете?!
– Евпатий, отпусти нас с Николой ненадолго.
– Куда, татарских коней воем пугать?
– Да.
– Ох, смотри, попадетесь.
– Ни фига! – гордо объявила я.
– Чего?
– Не попадемся. – Вятич тянул меня за рукав в сторону. – Придержи язык. Может, останешься?
– Ни фига! – снова заявила я. Вятич только сокрушенно покачал головой.
Отвязаться от меня Вятичу не удалось, пришлось брать с собой.
Я видела, как у сотника не лежит к этому душа, но настояла на своем. Тот вздохнул и махнул рукой:
– Пойдем.
Он наставлял, чтобы только шла осторожно, если шумну и привлеку внимание татар, то нам обоим конец. Степняки и на звук стреляют отлично.