Первым к нам на стену выскочил Вятич, он, видно, ожидал какой-нибудь выходки, а потому не спал. У нас все получилось: внизу, обезумевшие от невесть откуда несущегося грохота, метались кони и люди. Периодически грохот стихал, и тогда в сторону осаждавших неслось: «Подъем! Кр-р-ругом марш! Смир-р-рна!», а потом начинало громыхать снова.
– Настя, я тебя умоляю, ну пожалейте вы хоть нас-то. В Козельске тоже слышно.
Но татар мы достали классно, не выдержав таких ночных измывательств, лагерь отодвинули от реки на полкилометра, а лошадей убрали еще дальше. Главное – они убрались от рва. Но город обложили плотно – с севера от Другуски до самой Клютомы и с юго-запада от Другуски до Жиздры. Оставался только берег Жиздры, куда от нашей стены крутой спуск. Всюду, сколько хватало взгляда, ночью горели татарские костры.
Мы упорно продолжали называть их татарами, хотя я пыталась объяснить окружающим, что в этом войске всякой твари по паре, и татар совсем немного, куда больше монгольских племен. Отец махнул рукой:
– Какая разница, как врага ни назови, он все одно враг.
Не согласиться с этим было нельзя. Что татарами назови, что монголами, что вообще ордынцами, они никуда не денутся…
Задумчиво глядя на всю эту «красоту», я пробормотала:
– От перемены мест слагаемых сумма не меняется…
– Чего?
Это, конечно, Лушка.
– Да, говорю, никуда эти сволочи не денутся. Какой сегодня день?
– Чего какой?
Откликнулась сообразившая раньше Любава, она вообще стала временами опережать сестру в соображалке:
– Дарья-грязница, березозол начинается.
Я попыталась тоже включить мозговой центр. Березозол это апрель, получалось, сегодня 1 апреля? Рука сама потянулась к рупору, татары вздрогнули от моего крика:
– С первым апреля, товарищи! Чтоб вам сдохнуть!
– А ты чего сказала? Это по-каковски? – Лушка не сунуть свой любопытный нос, конечно, не смогла.
Пришлось врать:
– По-татарски.
Сестрица засомневалась:
– А про сдохнуть тоже?
– Это по-русски.
– А давай я тоже выучу и буду им так орать?
– Тогда уж ори другое.
Я вспомнила, как в детской сказке про Буратино куклы оскорбляли Карабаса-Барабаса, и усмехнулась, жестокий Карабас не очень-то их испугался, разве что душу отвели. Так и мы. Но Лушку все же гадостям про Батыя научила. В результате ночами окрестности оглашали вопли моих сестриц:
– Бату-хан – ухэ (разбойник)! Субедей – грязный одноглазый верблюд!
Как Лушка ни старалась, переорать нашу голосистую Любаву ей не удавалось, пришлось смириться с ролью советчицы и наставницы. Бедная Любава после каждого выкрика получала порцию жесточайшей критики:
– Чего ты так тихо? Так и я могу. Давай громче, кричи с выражением!
Что такое «с выражением», Лушка не знала, но услышала это от меня и применяла активно. Любава решила пожаловаться мне:
– Я не могу больше с выражением, не получается. И так ору во все горло.
– Любава, с выражением – это значит с чувством, не просто громко, а…
Мне пришлось долго объяснять, что это такое. Невольно вспомнился случай, когда я еще в Москве умудрилась в присутствии иностранцев употребить слова «закрома Родины». Мы потом полчаса втолковывали этим самым иностранцам, что закрома это не элеваторы, а нечто обтекаемое и бездонное, куда все проваливается с концами. Надо следить за собой, а то придется долго разъяснять той же Лушке, что значит «провалиться с концами». Вообще, я на многие выражения теперь смотрела под другим углом, столько нелепостей выявилось… Вот еще одно: смотреть на выражения да еще и под углом.
У сестрицы слуховая память исключительная, услышанное единожды воспроизводит лучше записывающего устройства. За следующие пару дней Лушка поздравляла татар с первым апреля раз двадцать. На недоуменные вопросы гордо отвечала, что это пожелание сдохнуть по-татарски. Когда Скилица, бывший у отца толмачом, осторожно поинтересовался, с чего это она так решила, Лушка столь уверенно заявила, мол, Настя сказала, что Скилица явно засомневался в своих познаниях монгольского языка. Мой авторитет оказался настолько высок, что «с первым апреля» по отношению к осаждавшим город стало любимым ругательством козлян.
Но пока мы развлекались с рупором, татары окончательно сомкнули кольцо блокады вокруг Козельска, даже на другой берег Жиздры перебрались, сволочи. Лушка этому факту почему-то обрадовалась.
– Чего же тут хорошего?
– А лед скоро пойдет и подтопит все вокруг! И до самой Клютомы все в воде будет!
Отец подтвердил:
– Снега много, вода большая придет.
Бату-хан выехал на верхнюю точку небольшой горы и разглядывал открывающийся внизу пейзаж. Снег в долине уже заметно просел, передвигаться по нему становилось с каждым днем труднее, лед на реках тоже не выдерживал копыт многих лошадей, первые еще как-то проходили, а последние все чаще проваливались. Для осадных машин и тяжелой конницы приходилось строить переправы, теряя драгоценное время. Урусы ушли в леса, гоняться за каждым отдельно сложно, ряды рабов стремительно таяли, как таяли и запасы еды не только для лошадей, но и для самих воинов. Грабить больше некого и нечего. Смешно, но в этих лесах можно запросто погибнуть, покорив половину мира.
Бату не раз уже задумывался, не ошибся ли Субедей, посоветовав идти на урусов зимой? И сам себе отвечал: нет, не ошибся, потому что летом среди сплошного леса соседний тумен не найдешь. Ошиблись только в одном: урусы не позволили одолеть их стремительно. Только первые города, явно не готовые к нападению такой силы, держались недолго, зато после Елисани пришлось встать, чтобы вылавливать Еупата с его горсткой людей… Потом был Торжок, у которого снова застряли на две недели.
Но сейчас мысли Батыя были не о том. Перед ним на снежной равнине извивалась неширокая река, на другом берегу которой на высоком холме стояла крепость. Сердце почему-то кольнуло: очередной Торжок! Пройти мимо или осадить?
По знаку приблизился кебтеул, на вопрос склонился до земли и тут же исчез. Хан продолжал оглядывать окрестности. Город стоял на взгорке исключительно удобно и явно имел два уровня стен. Берег речки со стороны города поднимался почти отвесно, нечего даже думать, чтобы штурмовать. Если сейчас скажут, что и с юга так же, то лучше пройти мимо.
Так и есть, прибежавший разведчик на вопрос ответил утвердительно: с юга еще хуже. Город стоит словно на острове, с трех сторон реки, с четвертой вырыт глубокий ров. Хан, не поворачивая головы, сделал знак, чтобы нукер удалился. Такую крепость быстро не возьмешь, да и нужна ли она? Однако предстояло дождаться Кадана и Бури, но главное – войску позарез было нужно зерно, много зерна! Отощавшие кони скоро начнут просто падать и умирать. Теперь предстояло решить, уходить ли в степь, не дожидаясь царевичей, или попытаться все же взять этот город, чтобы получить корм здесь.