Именно это сильнее прочего беспокоило Александру. Все, что у нее было, – остаток и без того не слишком большой суммы, получаемой ежеквартально от Тони «на булавки», но этого не хватит на арендную плату за коттедж, дрова на зиму и припасы, которые придется купить, пока Филберт и Пенроуз не помогут ей посадить огород. А на все это необходимо раз в десять больше, чем у нее оставалось. Александра не могла продать украшения, подаренные Тони и герцогиней, – они не принадлежат ей по-настоящему, это фамильные драгоценности. Единственная дорогая вещь, которая у нее хранилась, – дедушкины часы. Придется продать их, несмотря на то что сердце Александры разрывалось от боли. Но это нужно сделать быстро, не теряя ни минуты. К величайшему унижению Алекс, оказалось, что время – союзник Джордана и ее враг. Пройдет еще несколько дней, и она снова будет таять в объятиях нежеланного, нелюбимого мужа.
Сразу почувствовав себя немного лучше, Алекс подошла к столу, за которым пила чай после поединков с Тони, и уселась. Она уже успела поднести к губам чашку, когда на пороге появились ее преданные, хотя и не очень молодые друзья.
– Иисусе, мисс Александра, ну и впутались же вы в историю на этот раз! – не заботясь о правилах приличия и даже не поздоровавшись, воскликнул Филберт. Близоруко вглядываясь в Александру сквозь купленные ею же очки и встревоженно ломая руки, он устроился напротив нее, как всегда, когда они жили в Моршеме одной семьей.
Пенроуз придвинулся поближе к ним и приложил к уху ладонь, пытаясь разобрать слова.
– Я слышал, – продолжал Филберт, – что вчера сказал вам герцог, когда вы остались одни. Пенроуз тоже все знает. Ваш муж, мисс, – человек бессердечный, иначе не набросился бы так на вас, бедняжку. Что же нам теперь делать?
Он явно волновался за нее, и Александра, взглянув на двух стариков, всю жизнь бывших ей помощью и опорой, слабо улыбнулась. Нет смысла лгать: хотя прежних сил у них не осталось, у обоих сохранилось достаточно ясное мышление. Говоря по правде, ни сейчас, ни раньше Александре никогда не удавалось одурачить их и ни одна проделка не сходила ей с рук.
– Я хочу взять вас и уехать в Моршем, – сообщила она, устало проводя рукой по волосам.
– Моршем! – благоговейно прошептал Пенроуз, словно речь шла о рае.
– Но для этого нужны средства, а у меня осталось совсем немного от карманных денег, которые выдал Тони.
– Деньги, – мрачно пробормотал Филберт. – Вечно у вас нет денег, мисс Александра! Даже когда ваш папа был жив, да покарает Господь его предательскую…
– Не нужно, – машинально запротестовала Алекс. – нельзя говорить плохо о покойниках.
– По моему мнению, – брезгливо бросил Пенроуз, – напрасно вы спасали жизнь Хоторну. Вместо того чтобы прикончить грабителя, лучше бы пристрелили его.
– А потом, – кровожадно вставил Филберт, – нужно было вбить кол ему в сердце, чтобы упырь не восстал из мертвых и не явился мучить вас!
Александре хотелось плакать и смеяться, но она постаралась взять себя в руки и решительно, не допускающим возражений тоном объявила Пенроузу:
– Часы дедушки лежат в комоде у моей кровати. Я хочу, чтобы вы отнесли их на Бонд-стрит и продали, не торгуясь, за те деньги, что предложит ювелир.
Пенроуз открыл было рот, чтобы возразить, но заметил упрямо выдвинутый вперед подбородок и неохотно кивнул.
– Сделайте это сейчас, Пенроуз, – выдохнула Алекс, – прежде чем я передумаю.
После ухода Пенроуза Филберт, подавшись вперед, осторожно накрыл ее ладонь своей, морщинистой, со вздутыми венами.
– У нас есть сбережения, которые мы отложили за последние двадцать лет. Правда, совсем небольшие, всего семнадцать фунтов и два шиллинга… – Нет. Ни в коем случае! – твердо отказалась Александра. – Вы должны оставить их…
В коридоре послышались громкие неспешные шаги Хиггинса, и Филберт с поразительным проворством вскочил.
– Хиггинс краснеет и надувается, как индюк, когда видит нас вместе, – пояснил он и, схватив желтую салфетку Александры, весьма правдоподобно притворился, что сметает крошки со стола. При виде этой умилительной сцены Хиггинс расплылся в одобрительной улыбке и объявил, что сэр Родерик Карстерз приехал навестить ее светлость.
Несколько минут спустя появился Родди. Усевшись за стол, он кивком велел Филберту налить чаю и стал с воодушевлением пересказывать подробности своего вчерашнего визита к Хоку.
Не дослушав его ошеломляющего повествования, Александра приподнялась с кресла и трагически вскрикнула:
– Вы рассказали ему все эти вещи обо мне? Вы?!
– Прекратите смотреть на меня с таким видом, словно я мерзкая гадина, только что выползшая из-под камня! – с усталым равнодушием бросил Родди, подливая молоко в чай. – Я объяснил все это ему лишь для того, чтобы он понял: вы бесспорная королева лондонского общества. Поэтому, если даже его светлость узнает, сколько глупостей вы наделали из-за него, когда впервые появились в свете, – а ему обо всем доложат, не сомневайтесь, – у него не останется причин для самодовольства. Мелани приезжала вчера вечером и??енно с этим планом, но у меня уже раньше возникла точно такая же идея, которую я благополучно осуществил. – И, не обращая внимания на потрясенное лицо Александры, Родди как ни в чем не бывало продолжал:
– Кроме того, я хотел видеть его лицо, когда он услышит новости, хотя не это было главным. Говоря по правде, вчера я совершил первый истинно великодушный поступок в жизни – свидетельство того, что я, к сожалению, проявил явную слабость характера, за которую стоит винить вас.
– Меня? – недоуменно повторила Александра, чувствуя, как от всех переживаний закружилась голова. – Что это за слабость характера?
– Благородство, дорогая. Стоит вам взглянуть на меня своими огромными выразительными глазами, и в моей душе немедленно возникает невыносимая, совершенно убийственная убежденность в том, что вы видите во мне нечто неизмеримо лучшее и куда более прекрасное, чем замечаю я сам, смотрясь в зеркало. И вот вчера ночью я вдруг испытал настоятельное побуждение сделать что-то доброе справедливое, поэтому и отправился к Хоку с возвышенной целью спасти вашу гордость. При зрелом размышлении сейчас я понимаю, какое омерзение вызвал у него. В эту минуту Родди, очевидно, был настолько преисполнен ненависти к себе, что Александра поспешно скрыла улыбку, поднеся к губам чашку с чаем.
– К несчастью, – продолжал он, – мой великолепный поступок, вероятнее всего, окажется напрасным. Не уверен, что Хок обратил на меня внимание, хотя я битый час не закрывал рта.
– Он прекрасно все слышал, – сухо пояснила Александра. – И сегодня утром представил мне список всех моих преступлений с требованием, чтобы я все подтвердила или по крайней мере объяснила.