Чарг откликнулся эхом:
– Как и все, кто был до них…
Волхов очнулся на второй день. Еще не успев открыть глаза, он услышал тихий плеск воды вокруг, голоса сородичей, почувствовал легкое покачивание и понял, что лежит на плоту.
Почему? Куда делись Чарг с Марой? И почему кричала Илмера?
Видно, он шевельнулся, потому что почти сразу над его лицом склонился Тимар:
– Очухался?
– А… где Илмера?
– Теперь, пока никто не слышит, расскажи мне, что произошло? Почему погибла Илмера, и что ты натворил?
Волхов прикрыл глаза. Илмера погибла?! Значит, Мара забрала ее. Вместо него?
– Это Чарг?
Вздрогнув, Волхов открыл глаза. Хотелось вцепиться в Тимара, умоляя, чтобы не отдавал его страшному колдуну. Но глаза старого волхва смотрели требовательно, и Волхов попросту струсил.
– Я… не помню…
Он снова прикрыл глаза.
– Ты лжешь… ты связался с Чаргом, хотя я и запретил ходить к колдуну. За тебя заплатила Илмера. Послушай, Волхов, если эта смерть тебя ничему не научит, то ты станешь таким же, как Чарг, и будешь проклят людьми на веки вечные. Подумай, ты уже очень многое знаешь, очень силен, чтобы использовать свои знания во вред, но если будешь это делать, то заплатишь своей душой. Другую плату черные силы не принимают.
Волхов лежал, не решаясь открыть глаза. Тимар немного помолчал, потом продолжил:
– Я знаю, что ты слышишь. Пока буду жив, постараюсь оградить тебя от черных сил, но я уже стар, Волхов. Об одном прошу: не губи свою душу, не пользуйся тем, чему уже успел научиться у Чарга с Марой.
Не дожидаясь ответа, Тимар вышел из шалашика, сооруженного для Волхова на плоту. Парнишка услышал, как он сказал кому-то, скорее всего, Русу:
– Чудище встретили, Волхов так испугался, что упал беспамятно, а Илмеру вон как изодрали.
Отозвался отец:
– Это он рассказал?
– Не спрашивай Волхова ни о чем, захочет – сам скажет. Илмеру жалко, конечно, но малец тоже перепугался…
Волхову бы порадоваться, что Тимар не рассказал о его вине отцу, а он фыркнул. Возмутили слова «малец» и «испугался без памяти». Теперь все будут считать его трусом! У Волхова росла злость на Тимара, к ней добавлялась досада на то, что тот все понял, и даже на то, что не отругал, а просто попенял.
Парнишку не трогали, ни о чем не расспрашивали, словно ничего и не произошло.
Потом все если не забылось, то чуть сгладилось, потому что приходилось сначала поскорее уплывать от проклятого места, потом искать новое для зимовки и обустраиваться. За делами боль немного притупилась, только люди боялись ходить в лес, особенно женщины, да Волхов стал совсем нелюдим.
В душе Волхова боролись добро со злом. Отныне он чувствовал себя зависимым от Тимара – вдруг расскажет отцу правду? И это добавляло парнишке черных мыслей. Иногда становилось страшно самому: неужели Чарг и Мара все же умудрились посеять в нем плохое?
А еще было обидно, что, явно не доверяя ему, Тимар попросту перестал учить. Наверное, поступал верно, потому что давать силу и знания парнишке, способному применить их против людей, не стоило. Но Волхова такое недоверие сильно задело. Появлялись предательские мысли научиться всему самому, хотя понимал, что это будет за учеба… Чарг и Мара подсказали, как получить то, от чего постоянно предостерегал Тимар. В душе Волхов уже знал, что рано или поздно поддастся этому искушению.
Тимар несколько раз пытался поговорить с парнишкой откровенно. Он не расспрашивал о произошедшем, просто рассуждал, словно сам с собой, о том, что любой волхв, который получает знания, подвержен опасности стать добычей темных сил. И от самого зависит, будет ли их добычей душа. Напоминал, что жизнь скоротечна и за Калиновым мостом каждый будет держать ответ и попадет в Ирий либо к той же Маре.
Мог бы и не говорить, Волхов прекрасно понимал все сам. Когда рядом были Тимар, отец или даже Рус, Волхов чувствовал себя словно защищенным, но наступала ночь, и приходили дурные мысли. Думалось, что, используя полученную силу, можно иметь власть над каждым. Зачем эта власть, не знал и сам.
То ли Тимар все же умел читать мысли, то ли ему подсказали боги, но однажды волхв завел такой разговор. Причем не наедине, а при всех. К слову заговорил о власти, о том, что не все умеют ею пользоваться, а потому она страшна.
– Жизнь создана светлыми силами, а власть – темными.
Взвился, как и ожидалось, Словен:
– Но как же без нее?! Если я не властен распоряжаться, то какой же я князь? Моей властью держится в Роду многое, если ее не будет, завтра каждый станет делать, что захочет. Вот тогда мы погибнем.
– А власть не в том, Словен. Если ты распоряжаешься разумно, то это просто опыт и мудрость. Власть – это когда ты заставляешь делать людей что-то только потому, что можешь заставить, и доволен этим. Или даешь им не по заслугам или надобности, а по своей прихоти. Или наказываешь так же.
Слушавшие родовичи замерли, насколько же прав Тимар! Действительно, издревле князья у Родов были просто самыми разумными и сильными, и их правом было только первыми подставлять плечо, если нужно, отдавать свое и брать себе в последнюю очередь.
Задумался и Рус. Каким же должен быть князь, чтобы оправдать свое право распоряжаться людьми?
После гибели Полисти Рус сильно изменился, исчезла юношеская нетерпеливость, куда-то делся щенячий восторг, молодой князь перестал быть торопыгой. Теперь он сначала думал, а потом делал. Правда, если была нужна его помощь, то не раздумывал вообще, плечо подставлял сразу. Рус все так же был одним из самых сильных в Роду, неутомим в работе и неистощим в выдумках, он учил мальчишек, подолгу возился с ними вечерами, но уже не барахтался в ребячьей куче, как раньше, не скакал козликом. Рус повзрослел.
И теперь слова Тимара о власти и обязанностях были ему к душе не просто как вечные слова о добре и зле, о праведности и справедливости, а как учеба. У мальчишек глаза блестели, каждый представлял, каким бы он был благородным и справедливым князем, а Рус спокойно думал о том, что сделал за день не так, учился оценивать свои собственные поступки и запоминал ошибки.
Все подмечавший Тимар радовался такой учебе. Придет время, и Рус возьмет под себя Род, пусть не вместо Словена, но рядом с ним. Хорошо, если к всегдашней готовности молодого князя помочь добавится и мудрая рассудительность.
Полисти больше не было, но жизнь продолжалась. Рус возрождался к жизни…
Прошло несколько долгих тяжелых зим и не менее тяжелых весен и лет, а родовичи все шли и шли… Вставали на зимовки, приносили богатые дары духам лесов и рек, просили Великую Богиню-Мать о рождении потомства, а еще богов о защите от колдунов и разной нечисти. Теперь они хорошо знали, что сладкие речи могут запросто погубить, стоит только подпустить колдунов к себе слишком близко. И к Тимару, единственному ведуну, оставшемуся в Роду, относились особо бережно.