Волхов сидел в своем жилище, чиркая костяным ножом по шлифовальному камню, – даже колдун должен иметь хорошее оружие. Он ни с кем не собирался биться, но резать мясо тоже чем-то нужно. Одиночество – вот отныне его судьба. В Треполе от колдунов шарахались, не подпуская близко к жилью. Волхова никто не гнал, но он сам решил уйти. Постепенно закрадывалось сомнение: а может, не стоило уходить? Но вернуться он уже не мог, разве когда-нибудь позже… Скоро закончится теплое лето, наступят ненастные осенние дни, потом все заметет снегом, а он будет один. Страшную цену предстояло платить Волхову за помощь Чарга. Успокаивало только сознание, что не для своего ублажения попросил эту помощь, помогал родовичам.
Только легче от этого не становилось.
И вдруг Волхов напрягся, снаружи, кроме хлеставшего ливня, ничего не было слышно, но он нутром почуял, что у входа кто-то есть. Медленно поднялся, тревожно глядя на вход и перекладывая нож в руке. Шкура, загораживающая дверь, отодвинулась, и в жилище шагнула… женская фигура.
С Мсты ручьями текла вода, волосы прилипли к лицу, она дрожала неизвестно от чего – холода или возбуждения.
– Ты?!
– Волхов, я пришла… Не гони меня…
– Мста…
Ее мокрые пальцы закрыли его рот:
– Не гони меня, я все равно не уйду.
Она не стала ждать, пока Волхвов ответит, обвила руками его шею, губы прижались к губам. Волхов обхватил послушное горячее тело, гладил мокрые волосы, плечи…
Когда они опомнились, ливень уже прекратился, только с листьев все еще звонко падали отдельные капли. Девушка встала и подошла ко входу как была – нагая, все еще мокрая. Откинув шкуру, она остановилась в полосе света и вдруг радостно объявила:
– Радуга!
Волхов прикрылся набедренной повязкой, подошел тоже. После ливня в небе сияла яркая цветная полоса.
Мста глянула в глаза любимого и еще раз повторила:
– Я не уйду!
Волхов счастливо засмеялся впервые за несколько лет:
– А я тебя и не отпущу.
Его руки снова обвились вокруг ее тела, а губы слились с губами. Горячая рука нашла грудь, она не сопротивлялась, напротив, сама взялась за его повязку.
Радугу увидели не только Мста с Волховом, дети, которым невмоготу усидеть под крышей, когда можно шлепать по лужам, выскочили на поляну, как только сильный ливень закончился, отдельные капли никому не страшны, и счастливо закричали:
– Радуга! Радуга!
Взрослые тоже поспешили увидеть это небесное чудо. Но радуга оказалась не одна, в небе одна под другой сияли целых две!
Это сулило счастье. Теперь наружу выбрались уже все, стояли, любуясь, пока сначала вторая, меньшая, а потом и большая радуга постепенно не погасла…
Но какое счастье бы ни сулила небесная краса, думать о будущем приходилось. На зиму сделали хорошие запасы, поставили достаточно теплые жилища, принялись за заготовку лыж, чтобы не остаться без такой полезной вещи, когда все завалит снегом.
В повседневных заботах шли день за днем, теплые весенние денечки сменились летними, но таежное лето недолго, наступила и осенняя пора. Роды уже совсем перемешались, князья правили слаженно, люди меж собой не чинились, пришедшие слушали бывалых местных и многому учили сами. Дома строить пришлось не для всех, многие хозяева попросту потеснились, приняв к себе новых сородичей.
Особенно подружились два коваля – Вукол и Одул, даже поселившись вместе. Рус с Порусью жили в доме Чигиря, где после ухода к Волхову Мсты не было хозяйки. Сначала неприкаянным остался Словен, уступив свое жилье двум молодым парам, но потом и он нашел пристанище у младшего брата. В доме Первака жили Инеж с Далей, у некогда сердитой на Руса Ибицы поселился… Тимар! Всем нашлось место и тепло у новых сородичей.
Быстро не только образовались новые семьи, но и наметились будущие дети – к зиме утицей ходила Порусь, счастливо блестели глаза у Елицы, радовалась будущему дитю от сына Радока Летослава Тигода… Еще несколько молодух горделиво поглядывали на незамужних, вызывая у тех зависть. Великая Богиня-Мать одобряла объединение Родов, столько детей никогда не ожидалось ни у тех, ни у других.
Но одобрила она не только живущих в веси, дите ждала и Мста. Когда молодая женщина поняла, что тяжела, долго не решалась сказать Волхову. Но радость, плещущую в глазах, не скроешь, сам заметил.
– Чему ты радуешься?
– А чего мне не радоваться, коли все у нас хорошо?
Было и впрямь хорошо, Волхов все еще держался в стороне от веси, но любовь Мсты словно отогрела его, стал нормальным голос, отпустил вяжущий по рукам и ногам страх, что власть Чарга вернется, появился блеск в глазах. Они оба не ленились, потому запасов хватало и в этом доме. Но главное – Мста ни на мгновение не оставляла любимого наедине с собой, словно чувствуя, что только так сможет уберечь его. Вместе ходили на охоту, вместе ловили рыбу, валили деревья, собирали травы, горячо обнимались по ночам, каждую минуту Мста была рядом.
И Волхов успокаивался, не зная, что ему еще многое предстоит.
Но пока они были счастливы!
Когда еще завывали ночами злые метели, занося дома снегом по самые крыши, у Поруси родилась дочь! Старая Ибица придирчиво осмотрела девочку и объявила, что все в порядке, у новорожденной есть все, что нужно для жизни. Когда счастливая мать впервые вынесла малышку к очагу, Тимар, как положено, поинтересовался, как родители хотят назвать дитя, чтобы узнать, согласны ли боги с таким именем.
Рус не успел ответить, первой воскликнула Порусь:
– Полистью!
По тому, как обернулся к ней муж, стало ясно, что Порусь так решила сама. Верно, это право матери выбирать имя девочке.
Родовичи замерли, хотя о Полисти давно не вспоминали, но и забыть не забыли. Люди Рода Первака с удивлением смотрели на новых сородичей, но вопросов не задавали, понятно, что с этим именем было связано что-то необычное…
– А если еще будет, назову Илмерой!
– Пусть будет Полисть, – согласился Тимар.
Так в Роду появилась новая маленькая Полисть, как напоминание о той, погибшей…
Чуть позже Рус смущенно спросил жену:
– С чего ты так?
– Рус, ты любил Полисть, пусть это будет память о ней.
– Но это будет и тебе напоминание.
– Я не забывала Полисть и не ревную тебя к прошлому. Знаешь, Рус, я и тогда любила тебя, только ты меня не замечал.
– И тогда? – с сомнением покосился на жену князь.
Порусь рассмеялась:
– Ты, Рус, слепой и глухой! Я с тебя глаз не спускала от самого Треполя. И теперь не спущу! Ты мой и только мой!
Князь обнял любимую так крепко, как только мог, чтобы не причинить ей боли.