Зря император столь долго томил русскую княгиню в ожидании приема, за это время она успела увидеть то, чего видеть не должна была. Женщина в Царьграде не могла идти куда хотела, по крайней мере, ее должны были сопровождать. Княгиню провожали, но свои, русские, потому и показывали не только блеск цареградских храмов и дворцов, а все больше по ее же просьбе рынки, улицы, где жил простой народ. Опасно это было, но только так можно понять, чем живет город в действительности. Теперь княгиню Ольгу не могли обмануть роскошные наряды чиновников или богатое убранство храмов, она помнила смрадный запах таверн, мясных лавок, рыбных развалов, мимо которых проходила, помнила нищих и множество протянутых за милостыней рук на подходе к храму. Кроме дворцов с их пышным убранством, в городе было множество домов гораздо менее пригодных для жилья. На верхние этажи можно подняться по наружным лестницам. Их ступени давно истерлись, перила сломаны либо обвалились, стены, к которым прижимаются лестницы, покрыты слоем грязи и пропитаны запахом нечистот. Еще гаже за городскими стенами. Строители Царьграда точно специально убрали всех его тружеников за пределы городских стен, именно там жили рыбаки, лодочники, все, кто поставлял в богатый город еду, дрова, кто молол муку, тесал камни. Ольга понимала, что так в любом городе, везде живут рядом богатство и бедность, в Киеве такого хватало, но киевляне не стыдились, а просто старались помочь, дать кусок хлеба, позвать на ночлег и никогда не прятали бедность от чужеземцев и не выставляли напоказ богатство. В Царьграде все наоборот, княгине уже рассказали, что у города определенно две стороны — одна, блестящая, для чужих, вторая, грязная и темная, — для своих. Чужаки должны верить, что Византия богата, что ромеи самые сильные и умные люди в мире, что с ними нельзя тягаться ни в чем, что они особый народ, а их император дан Богом и потому священен. Ольга усмехалась, чего же хвалиться, если ты хорош, все и так увидят! Удивило русов и то, что роскошные на первый взгляд колонны при внимательном рассмотрении оказывались дощатыми, покрытыми слоем штукатурки и украшенными лепкой из хрупкого алебастра. Глядя на красивые дома в несколько этажей, мало кто догадывался, что под их отделкой скрываются едва связанные между собой куски камня, что малейшая встряска может превратить дом в руины, а пожар не просто уничтожит утварь, но и оставит развалины на месте самого роскошного дворца. Везде была разруха, старательно прикрытая завесой, изображающей роскошь. Ромеи хвалились, хвалились во всем, приходивший чиновник жадными глазами смотрел на скору, если таковая попадалась на глаза, но делал вид, что у самого ее достаточно. Нищенка на углу у рынка славила императора Константина так, точно он только что одарил ее горстью золотых монет. И всюду звучала витиеватая, тяжелая для слуха речь. Княгиня недоумевала, для чего нужно так долго и замороченно говорить то, что можно объяснить в двух словах или вообще без слов. Раздражала необходимость покорно выслушивать длинные речи ни о чем, согласно кивая, любая попытка ускорить разговор приводила к обиде и еще более долгим объяснениям, почему сказать нужно так, а не иначе. Казалось, у византийцев расписано все: как встать, как сесть, что произнести по любому поводу, как поклониться, как повернуть голову… Знакомый чиновник объяснил, что на приеме у императора нужно предварительно изучить и запомнить все до мельчайших подробностей, чтобы потом не сделать что-то не так. «Зачем?!» — изумлялась княгиня и получала ответ: «Так надо». Кому надо? Кем это все придумано? Такие вопросы оставались без ответа. Княгиня уже поняла, что если ромеи не могут или не хотят отвечать, они делают вид, что либо не поняли вопроса, либо его не расслышали. Повторять можно бесконечно, результат будет тот же.
Ольгу все больше и больше раздражало не только бесполезное сидение на подворье или прогулки по городу, но и необходимость притворно улыбаться, кивать и говорить витиевато и напыщенно ни о чем. Она явно тяготилась своим визитом и готова была уже отправиться восвояси без приема. Видно, это почувствовали в Большом дворце, а может, у них просто везде были свои люди?
Через два дня к княгине явился чиновник, теперь уже совсем другой, Андроник больше не приходил, и сообщил, что император готов принять ее… через две недели. Ольга ахнула:
— Да ведь уже сидим здесь больше месяца! Сколько можно?!
Чиновник показал ряд ровных хищных зубов в улыбке:
— У архонтессы жалобы?
Ольга понимала, что жаловаться бесполезно, поэтому со вздохом покачала головой:
— Нет, но я вынуждена торопиться, скоро поздно будет возвращаться домой.
Чиновник развел руками:
— День приема определяет сам император, я не могу оказывать на него давление.
Княгиня хотела сказать, что на императора не оказывает давление разве только нищий у ворот большого рынка. «Может, ему тоже дать скоры?» — мелькнула у Ольги мысль, но Ольга отогнала ее, иначе и этот будет выманивать подарки еще месяц. Пусть дары дает купец Славко, он, видно, хорошо знает, кому и как, вон сразу назначили прием, хотя и не скоро. Чиновник ушел без подарков.
Прием не удалось ускорить, теперь уже держал действительно сам император. Ольгу пригласили в Большой дворец только в рюене. Княгиня была страшно сердита, шел первый месяц осени, пора уже отправляться домой, а она все еще ждет встречи с Константином. Зато сам прием был пышен, устроители постарались пустить пыль в глаза неопытным русичам. Пусть думают, что византийский император всегда живет как в сказке.
На Руси уже давно полетели желтые листья, а в Константинополе еще вовсю цвели цветы, журчала вода в специально проложенных каналах, весело щебетали не собирающиеся никуда улетать птицы. Если бы не мысли о том, что возвращаться предстоит неспокойным морем, а потом еще пробиваться сквозь заслоны печенегов и тащить ладьи через пороги, то все были бы не против погостить еще, особенно боярыни. Но только не княгиня Ольга, она не привыкла сидеть без действия и хорошо представляла себе, сколько дел скопилось дома, в Киеве и Вышгороде. Скоро князю Святославу снова отправляться в полюдье, успеют ли они добраться за это время до Киева?
Сами византийцы принимали грядущую зиму как неприятность, хотя и неизбежную, но короткую. На два месяца в году у моря основательно портился характер, оно то бросало на берег охапки мелких холодных брызг, то с грохотом накатывало большие волны. Служившие у императора варяги, да и другие северяне, не считали это зимой, так, осень, не больше.
На прием к императору в Большой дворец все надели самое лучшее платье, вслед за княгиней и прибывшими с ней людьми слуги несли огромные сундуки с подарками. Константин велел снести в парадные залы дворца всю мало-мальски ценную утварь, стараясь пустить пыль в глаза, но сам был потрясен тем, что сложили к его ногам в качестве дара русы. Княгиню с ее спутницами приняли в Золотой палате, перед этим проведя дальней дорогой по разным залам, стараясь, чтобы никто случайно не свернул в сторону. Все были очарованы великолепием дворца, обилием золота и драгоценностей, диковинных вещей, богато одетыми придворными. Если бы княгиня и ее спутницы бывали там чаще, то наверняка заметили бы, что диковины перемещаются из зала в зал, а за пределами богато украшенных палат царит полное запустение. Но русам было не до того, спутницы княгини едва успевали крутить головами, тщетно пытаясь все запомнить, а слуги старались уследить, чтобы не потерялось что из принесенного в дар, сама же княгиня думала, удастся ли поговорить с императорской семьей без свидетелей.