– Дитя мое, к чему так мучить свои прелестные ножки? Они устают от этого дурацкого сооружения.
– Мадам, вы же сами рассказывали, что король и его сын высокого роста, представляете, как буду выглядеть рядом с рослым женихом я? Каблуки хоть чуть скрасят эту разницу…
– Но в такой обуви невозможно ходить!
– Ходить? Да я даже танцую! – и Екатерина показывала разные танцевальные па. Вообще-то, она не только танцевала, а умудрялась даже бегать в непривычной обуви, изготовленной именно для нее.
Вокруг Екатерины было странноватое окружение, с одной стороны, это люди папы, которые следили за каждым словом, каждым жестом герцогини и спешили доложить своему хозяину о том, насколько вольно ведет себя эта вчерашняя воспитанница монастыря! С другой – рядом был аптекарь Космо Руджери, приехавший из Парижа нарочно, чтобы помочь своей соотечественнице нужным советом и создать для нее нечто особенное. Никто не сомневался, что главным для братьев Руджери было завоевать внимание будущей супруги принца, а за ней и всего двора.
В таком соседстве кардиналов и Руджери было нечто странное, потому что братья занимались не только аптекарским делом, но и магией. И именно пристальное внимание Космо Руджери к Екатерине подсказало многим, что у этой девочки особенное будущее. Альфонсина Строцци, тоже уезжавшая с маленькой невестой, первой сообразила поинтересоваться у мага о будущем предстоящего брака. Космо Руджери чуть усмехнулся:
– Это будет несчастный брак, но он будет!
– Почему несчастный?! Нельзя ли что-то изменить?
– Мадам, вы хотите изменить судьбу? Изменить сможет только сама Екатерина, но она не захочет этого делать. И перестаньте меня расспрашивать, тем более о чужом будущем!
Руджери создали для Екатерины несколько новых духов, притираний, средств для волос и тела. Но невеста была еще юна, пользоваться всем этим рановато, по поводу ее покраснений на лице аптекарь просто пожал плечами:
– Вы не хуже меня знаете, мадам, что достаточно родить ребенка, чтобы большинство юношеских проблем исчезло.
Саму невесту это мало волновало, она дышала воздухом свободы. Настоящей свободы, конечно, не было, но это смотря с чем сравнивать. Девочке, которая несколько лет провела под угрозой быть отданной в дом терпимости, обесчещенной прилюдно или попросту растерзанной обозленной толпой, уже одно то, что ей улыбаются и радуются ее существованию, было счастьем. Из беспокойных детских лет у нее остался устойчивый ужас перед любым бунтом и уверенность, что бунтовщики заслуживают смерти и только смерти. Как бы ни была жалостлива и добра сама Екатерина, время, когда она находилась во власти беснующейся толпы и только собственная выдержка ребенка не позволила этой толпе одержать верх, ожесточило ее сердце к тем, кто собирается на улицах, чтобы выкрикивать что-то противное. Бунт – это худшее, что может быть! – навсегда поняла Екатерина.
Но память человека, к счастью, избирательна, она старается запрятать поглубже тяжелые воспоминания и сохранить поближе радостные, иначе жить было бы невозможно. Девочка Екатерина радовалась жизни, стараясь забыть о страшном прошлом и готовясь к прекрасному будущему.
Наконец в Виллафранко прибыл и папа Климент. Он позвал к себе на беседу юную невесту, чтобы в последний раз наставить на путь истинный перед отправлением во Францию.
Екатерина торопилась в кабинет, который занимал Его Святейшество, папа не любил, когда опаздывали, хотя сам опаздывал с легкостью. В передней комнате ее уже ждал… Ипполит! Кардинал кивнул девушке, протянул руку для благословения и жестом пригласил в кабинет:
– Его Святейшество ждет вас, герцогиня.
Хотелось крикнуть:
– Ты что, Ипполит, это же я! Как ты можешь вот так отстраненно разговаривать со мной?!
Она заметила возлюбленного, еще когда прибыла свита папы, собственная свита кардинала выделялась из всех, его пажи были разодеты в турецкие костюмы из зеленого бархата, щедро расшитые золотом, и оружие у них тоже было турецкое. Но не это поразило Екатерину, а то, что Ипполит откровенно избегал ее взгляда, особенно когда сам попадался на глаза папе Клименту. Девушка подумала, что он смущается проявлять чувства при таком сборище народа, но сейчас они были в комнате одни… Нет, она не ждала объятий или страстных слов, даже простого пожатия руки не ждала, но почему же он такой… чужой?..
Екатерину пронзило понимание: Ипполит сделал окончательный выбор, и теперь он действительно чужой! Сердце сжало, в висках застучала кровь, а дыхание перехватило от обиды, как тогда, когда ее перевозили из одного монастыря в другой по зачумленному городу под злыми взглядами неизвестно за что проклинавших ее людей и не было никого, кто мог бы заступиться за восьмилетнюю девочку. Тогда она смогла вынести все, не струсила, не расплакалась, возможно, это спасло ей жизнь…
Вот и теперь, почувствовав себя такой же всеми покинутой, она вдруг вскинула головку и с горечью подумала: «Ну и пусть! Пусть он променял меня на кардинальскую шапку, пусть забудет, зато я его не забуду никогда! Я всю жизнь буду любить Ипполита и, когда придет мой последний час, обязательно попрошу передать ему слова о моей любви!»
Девушка так увлеклась этими скорбными размышлениями, что забыла, зачем, собственно, вошла в кабинет. Едва не наткнувшись на сидевшего в кресле папу Климента, она заметно вздрогнула и поспешно преклонила колени перед Его Святейшеством. Тот протянул правую руку для поцелуя, Екатерину давно манил огромный перстень с изображением святого Петра, хотелось задержать эту руку подольше, чтобы разглядеть изображение внимательней, вот и сейчас, забыв свои горести, она вместо того, чтобы быстро приложиться губами к перстню, принялась его разглядывать. Это вызвало немалое удивление Климента.
– Что вы там смотрите?
Неожиданно для себя девушка вдруг призналась в своем желании увидеть изображение на перстне поближе. Брови Его Святейшества приподнялись, но он милостиво протянул руку, позволяя Екатерине выполнить свое желание. Перстень действительно был хорош, но теперь смотреть долго казалось неприличным, и Екатерина быстро поблагодарила.
– Вы задержались потому, что разговаривали с кардиналом Ипполитом Медичи?
Девушка изумленно вскинула глаза на папу:
– Нет, я не разговаривала с кардиналом. Я поспешила сразу, как только за мной пришли…
– Дочь моя, я хочу, чтобы вы поняли: замужество возлагает на вас большие обязанности, вы не должны стать позором Флоренции и Рима. Скажите мне откровенно: вы девственны?
Кровь бросилась в лицо Екатерины.
– Да, Ваше Святейшество.
– И не имели никаких близких отношений со своим кузеном?
– Конечно.
– Вы можете поклясться?
– Клянусь! – Екатерина перекрестилась на распятие, висевшее над большим столом.
– Вы клянетесь именем Господа! Надеюсь, вы не клятвопреступница.