Тауэр не выпускал своих узников, здесь казнили Анну Болейн и всех, в связи с кем ее обвинили, здесь потеряла свою голову Екатерина Говард, ее любовники и пособники, казнили Кромвеля, Джейн Грей и ее супруга… Но те хоть имели власть или добивались таковой, а за что должна лишиться жизни она, Елизавета Тюдор? Сестрица Мария и ее сторонники считают Елизавету дочерью придворного музыканта Марка Смитона, с которым у Анны Болейн якобы была любовная связь. Чего же бояться дочери музыканта?
Елизавета вспомнила, что в Тауэре сидят и все Дадли, включая товарища по детским играм ее брата Эдуарда Роберта Дадли. Именно его Елизавета несколько раз видела в узком зарешеченном окне башни Бошапм. Пригожий мальчик Роберт вырос в первого красавца Англии. Как жаль, что и такую голову снесет с плеч топор. Дадли поддержали бедолагу Джейн Грей, быстренько женив на ней Гилберта Дадли. Это все проделки Дадли-старшего, но пострадала вся семья. Дадли пребывали в Тауэре уже давно, видно у Марии пока не поднималась рука подписать им смертный приговор, но это только пока. Королева поддержки своей соперницы не простит даже могущественным Дадли.
Елизавета усмехнулась: Мария никому ничего не прощает, иначе почему в Тауэре одновременно ждут своей казни Дадли, поддерживавшие Джейн Грей, и она, Елизавета, которую вместе с самой Марией от уничтожения сторонниками Джейн Грей спасло только чье-то предупреждение? Она догадывалась, кто предупредил о предстоящем захвате, скорее всего, это был разумный Уильям Сесил. Но почему же сейчас этот спаситель молчит? Как бы не опоздал… С каждым днем надежда на чью-то помощь таяла, как снег под лучами весеннего солнца.
– Леди Елизавета, казнен сэр Томас Уайт, перед смертью он сказал, что Вы не виновны и ничего не знали о заговоре.
Ей бы вскрикнуть, но на это даже сил не было. Медленно проползла мысль: какая теперь разница? Знала… не знала… сидеть в Тауэре, ожидая и своей казни, можно без таких подробностей. Главное для королевы – этот заговор был под ее именем.
А во внутреннем дворе Тауэра все стучали молотки…
– Вам разрешено гулять… – в голосе коменданта Тауэра сэра Джона Бриджеса сквозило сочувствие.
И снова хотелось усмехнуться: перед казнью дают подышать свежим воздухом, чтобы не упала без чувств после вони камеры? Но от прогулки не отказалась, это было бы глупо, камера столь загажена, что внутри дыхание спирает от вони. Говорят, Кэтрин Говард к эшафоту пришлось почти нести на руках, от страха та потеряла способность двигаться. А вот ее собственная мать Анна Болейн картинно положила голову на плаху и перед этим произнесла фразу: «Моя дочь будет королевой!» Было бы смешно, не будь столь грустно – королевой без головы! Таких в Англии еще не бывало.
Молотки смолкли. Эшафот уже готов, осталось только выстелить все вокруг срезанным тростником и соломой, чтобы кровь не залила землю. Ее кровь… та, что вытечет из ее шеи… после того, как ее голова покатится с плахи… Елизавета вдруг представила себе (она никогда не видела этого, но слышала рассказы): вот ее ставят на колени перед плахой, вот забрасывают вперед роскошные волосы, которые блестят на солнце, как начищенная медь, открывая белую шею, вот палач заносит топор… Пыталась увидеть и остальное: как острие топора отделит голову от туловища, как эта голова упадет в корзину, как палач вытащит ее за волосы и покажет присутствующим, чтобы не сомневались, что сделал свое дело мастерски…
Но представить это никак не удавалось, мало того, почему-то казалось, что и женщина, преклоняющая колени перед плахой и откидывающая волосы с шеи, тоже не она. Тогда кто же? Ее мать Анна Болейн? Но у матери не такие волосы! Кто это? Почему, глядя на эшафот или думая о нем, Елизавета представляла себе другую?
Знать бы, что через много лет другая женщина именно так встанет на колени перед плахой и откинет отливающие медью волосы, подставляя голову под топор…
Но тогда вечером она долго молилась, прося Господа только о том, чтобы достойно встретить смерть. Молилась уже в одиночестве, так надоедавших своими глупыми уговорами женщин удалили. Это убедило Елизавету в мысли, что вечер последний.
Легла спать она уже под утро спокойно, уверенная, что Господь не оставит ее и поможет перенести страшную минуту с честью. Снилось что-то невообразимое. Во сне Елизавета взбиралась по отвесной скале, прекрасно понимая, что там, наверху, свет, жизнь, счастье. Она цеплялась за малейшие выступы, ломала ногти, до крови царапала руки, а снизу ее упорно тянул кто-то черный и страшный… Елизавета не видела, кто это, но почему-то точно знала – это мужчина, может, и не один. Мужчины тянули ее в пропасть… И она была уверена, что если сумеет отцепиться от этих страшных рук, то сумеет, обязательно сумеет выбраться наверх…
Проснулась в холодном поту, хотя там во сне все же увидела свет наверху. За окном едва брезжил хмурый рассвет. Последний в ее жизни? Нет, об этом нельзя думать, иначе она потеряет вернувшееся после вечерней молитвы спокойствие. Теперь ей хотелось только одного – не впасть в жестокие мысли по поводу сестры из-за ее несправедливости. Елизавета не желала в последний миг проклинать Марию, понимая, что ту могли ввести в заблуждение или просто обмануть. Но и осуждать сестру из-за нежелания просто выслушать, тоже не хотелось, Господь ей судья…
Вместо этого Елизавета стала вспоминать события последних лет. Действительно, все ее неприятности были исключительно из-за мужчин. Или все же из-за нее самой, а мужчины только явились поводом? Кто мешал ей официально объявить, что ни в коем случае не претендует на место Марии, что отказывается от престола? Надежда когда-нибудь все же стать королевой? Вот и поплатилась за такую надежду…
А кто мешал сознаться королеве Екатерине в настойчивых притязаниях ее супруга? А уж не уступать самому Сеймуру?.. И вдруг обожгла страшная мысль: она так и не узнала, где ее сын! Это было самым непоправимым. Нынче казнь, и Елизавета уже ничего не сможет сделать. Даже если на эшафоте она станет кричать, умоляя разыскать своего мальчика, никто не поможет. Может, нельзя было слушать Кэт и отказываться от ребенка? Она бросилась бы к ногам Екатерины, умоляя отпустить ее с малышом и верными слугами, и жила бы в глуши, даже за пределами Англии, зато не подвергаясь таким перепадам…
В ту минуту Елизавета искренне считала, что это был бы лучший выход. Но немного погодя она очнулась, Кэт и та старуха были правы, никто не позволил бы ей родить и жить незаметно, ее противники сколько угодно могут твердить, что она дочь шлюхи и придворного музыканта, всё равно все прекрасно понимают, что она дочь короля. А если дочь короля, то всю жизнь должна об этом помнить и всю жизнь будет привлекать множество взглядов, в том числе мужских, которые будут ее именем пытаться добраться до престола.
Елизавета усмехнулась: уже недолго осталось! Едва ли кто захотел бы сейчас жениться на узнице Тауэра, которую завтра казнят!
От такой мысли почему-то стало почти весело. Интересно, если сейчас предложить свою руку любому из жаждущих породниться с королевским домом? Нет, нельзя, даже перед смертью она может сделать это только с разрешения Совета и королевы. Но Совет признал ее незаконнорожденной, тогда какое им дело, замужем она или нет?