Екатерина Медичи сокрушенно покачала головой:
– Мария, вы должны заставить короля подчиниться требованиям врачей и позволить осмотреть себя более внимательно. Воспаление действительно затянулось.
Марии тоже не терпелось выпроводить вон королеву-мать, она поморщилась:
– Я думаю, Его Величество способен сам принимать такие решения без нашего с вами давления.
Франциск горделиво посмотрел на мать, как бы ни любил ее, Марию он любил больше. Пожав плечами и пожелав скорейшего выздоровления, Екатерина Медичи удалилась. Она, как и все, прекрасно понимала, что жить Франциску осталось недолго, ничего, у нее есть следующий сын. Если Господу будет угодно забрать этого, королем станет маленький Карл, ее любимец, а регентшей при нем снова будет мать Екатерина Медичи, теперь уже безо всяких Диан де Пуатье! Она умела ждать и даже жертвовать.
И все же Франциску пришлось призвать лекарей. Екатерина Медичи была права, воспаление в ухе обернулось бедой.
– Ваше Величество, – непонятно к кому из двух королев обращается врач, – избавить короля от этого воспаления можно только при помощи трепанации черепа. Это не гарантирует излечения, – тут же испуганно добавил он, – но все же можно попробовать… Ждем ваших распоряжений.
– Да! – сказала в ответ Мария. Если есть хоть малейший шанс, пусть попробуют избавить короля от невыносимой боли, лишающей его последних жизненных сил.
– Нет! – громко объявила Екатерина Медичи. – Я не допущу, чтобы моего сына долбили, как колоду, причем безо всякой надежды на излечение!
Она мысленно ужаснулась, что будет, если после трепанации Франциск останется калекой?!
Лекарь внимательно посмотрел на королеву-мать и поклонился:
– Как угодно Вашему Величеству.
Долбить не стали, 6 декабря 1560 года Франциск умер. Едва успев снять траур по матери, Мария Стюарт одела его по мужу. И снова при выходе из покоев они поменялись ролями – молодая вдовствующая королева Мария пропустила вперед старшую вдову Екатерину, став второй дамой королевства после свекрови.
Согласно обычаю, все первые сорок дней траура она провела взаперти. Только новый король Карл и королева-мать могли посещать вдовствующую королеву. Все прекрасно понимали, что Екатерина не потерпит рядом оскорбившую ее невестку, Марии придется возвращаться в свою Шотландию.
А в Англии жизнь шла своим чередом.
Уильям Сесил сумел справиться с волнениями в северных графствах и шотландской проблемой (поддержка шотландских лордов, прежде всего графа Меррея, обошлась немалыми деньгами из казны, но оно того стоило). Правда, он едва не поссорился всерьез с Елизаветой, но та вовремя опомнилась. Умение признать правоту другого ради дела добавила Сесилу уважения к этой рыжеволосой красавице, и он решил не отдавать королеву Роберту Дадли.
Сама Елизавета вела себя с фаворитом весьма странно, с одной стороны, она позволяла драгоценному Роберту слишком многое, с другой – постоянно твердила, что не намерена выходить замуж, потому что считает себя замужем за Англией, а всех англичан своими детьми. Сесил, радуясь, что Дадли пока женат, постарался поднять вопрос о замужестве Елизаветы даже на заседаниях Совета. К ней действительно то и дело сватались. Началось все с бывшего родственника королевы супруга ее сестры Марии Филиппа Испанского. Все прекрасно понимали, что сама Елизавета не нужна королю Испании ни в малейшей степени, как и он ей, но этот династический брак был бы очень выгоден обоим, и монархам, и странам. Женившись и произведя на свет наследника, супруги могли дальше жить каждый сам по себе, лишь время от времени обмениваясь посланиями.
Такое положение в значительной степени развязало бы руки Елизавете в ее любви к Роберту, если бы не требование Филиппа – вернуть Англию в лоно римской церкви со всеми вытекающими последствиями. Это для Елизаветы, прекрасно помнившей костры инквизиции, было совершенно неприемлемо! И все же она вела переговоры!
Почему?! – ужасались одни. Ай да Елизавета! – восхищались другие. Пока у ее противников есть надежда связать королеву узами брака, они не сделают и шага против Англии. Искусная игра Елизаветы и раздумья по поводу будущего супруга заставляла Европу жить в напряжении, прикидывая или отвергая всевозможные союзы против ее страны. Это понимали далеко не все и не сразу. Кто не понимал, считал Елизавету просто ветреной глупой кокеткой, а кто сознавал, как Сесил, искренне восхищались.
– Но как долго вы сможете играть в эту игру, Ваше Величество? Женихи не станут вечно стоять у подножия вашего трона…
– Я не собираюсь вечно, Сесил. Лет… десяти вполне достаточно! – насмешливо блеснула глазами Елизавета.
Однако особой радости в глазах канцлера не увидела, ведь это ему, а не ей предстояло выслушивать все претензии многочисленных послов и посланников.
Королева похлопала по рукаву своего верного советчика:
– Ничего, Сесил, мы еще поморочим им головы…
– Не стоит уж слишком стараться, Ваше Величество. Может, лучше действительно выйти замуж за подходящего претендента?
– Вы знаете подходящих? Зануду Филиппа мне можно не представлять, и без вас помню. Его сын Карлос и того хуже. Эрик Шведский, говорят, не блещет умом… Кто там еще? Может, мне выйти замуж за младшего сына Екатерины Медичи? Сколько ему лет? Возраст вполне подходящий, чтобы водить его в тронный зал за ручку, подсаживать на трон и гладить по головке, если расхнычется.
Королеве весело, а Сесилу грустно. Женщина на престоле – это всегда проблемы. Нужен король, хорошо бы англичанин, но только не Дадли! Вильям Сесил думал и не мог придумать…
Филипп Испанский вышагивал из угла в угол комнаты, слегка покусывая губу в раздумье. Его действительно мало волновала смерть английской супруги, просто жалел, но не более. Да и жалеть ту, из-за которой стал посмешищем всей Европы, постепенно надоело. Любое христианское терпение способно иссякнуть от многомесячных тщетных ожиданий и игры в обожание той, которую всего лишь жалеешь. А он не ангел и не глубокий старик. Королю Испании хотелось настоящей страсти, а не сморщенных телес немолодой супруги. Как ни совестил себя Филипп, но в душе он был рад ее смерти.
Однако оставался вопрос, что делать с Англией дальше.
На престол взошла Елизавета, и это со многих точек зрения осложняло дело. Во-первых, она еретичка, никакие демонстрации тогда еще не королевы, а просто леди Елизаветы терпимости к католической вере не могли обмануть Филиппа, он слишком хорошо помнил саму младшую сестру Марии.
Кокетлива, временами даже слишком, словно единственным желанием ее было завоевать внимание и сердца всех мужчин вокруг. А то вдруг из-за записного кокетства, словно истинное лицо из-за раззолоченного веера, выглядывала совсем другая Елизавета – расчетливый и очень опытный политик, которого не обмануть никакими льстивыми словами! Из такой невозможно вытянуть никакие обещания, не удавалось получить никакой откровенный ответ, слышались только ничего не значившие витиеватые слова. А если припереть к стенке прямым вопросом, то ответ снова звучал так, что при необходимости от него всегда можно было отказаться. Иногда Филипп восхищался подобным умением уходить от ответственности, но куда чаще это умение его бесило!