Видя, что у нее ничего не получается, Джейсон развернул ее и легко расстегнул крючки на спине, наверное, сказывался большой опыт в раздевании женщин.

– Ложись в постель, – велел он, подтолкнув ее в спину. Виктория сама себе казалась дрожащей, до смерти испуганной, взятой в плен мятежницей, когда он лег рядом и грубо притянул ее к себе. Он жестко впился губами в ее рот, и она, ахнув от такого напора, стиснула зубы.

– Открой рот, черт тебя дери! Виктория уперлась руками в его грудь и отвернулась.

– Нет! Так я не буду. Я не позволю тебе! Он только усмехнулся – такой суровой, жестокой улыбкой, от которой у нее кровь застыла в жилах.

– Позволишь, моя радость, – неестественно нежным голосом шепнул он. – До того как я сделаю свое дело, ты еще попросишь меня.

Взбешенная, Виктория с неожиданной силой, порожденной страхом, оттолкнула его и высвободилась. Она уже почти слезла с кровати, когда он схватил ее за руку, резким движением рванул к себе, завел ее руки над головой и удержал их там, а сам положил на нее ногу.

– Это было очень глупо с твоей стороны, – шепнул он и не спеша наклонил голову.

От страха на глазах пленницы выступили слезы. Она лежала, распростертая на спине и обездвиженная, как связанный заяц, и смотрела, как губы Джейсона приближаются к ней. Но вместо нового грубого напора его губы плотно и надолго приникли к ее рту, а свободная рука пустилась в путешествие по телу, пока оно, это предательское тело, не начало отвечать на его умелые маневры. Виктория сделала еще одну судорожную попытку освободиться, но бесполезно – он добился своего.

Ее обдало жаркой волной, отчего она почувствовала слабость, перестала сопротивляться и ее губы раздвинулись. Перед такой невыносимой атакой она не могла устоять. Со стоном, означавшим сдачу крепости, она отдалась ему, повернувшись лицом и вдохновенно отвечая на его поцелуи. Как только это произошло, Джейсон освободил ее руки.

Его голова склонилась ниже, и он поцеловал ее шею, продвигаясь губами к холмистой прелести ее грудей. Языком он чертил на ее горячей коже крошечные круги, затем его рот сомкнулся на ее соске, отчего она счастливо охнула и, схватив его темную кудрявую голову, прижала к себе. Когда он остановился, все тело Виктории пронизывали неведомые ощущения, и она отчаянно жаждала удовлетворения желания. С мучительной медлительностью он погрузился в ее влажное тепло, затем осторожно отпрянул назад и снова погрузился, и так с каждым разом все глубже и глубже, слегка отклоняясь и затем углубляясь, пока она не обезумела от неутоленного желания. Ее лицо пылало, грудь вздымалась и опадала в такт частому, прерывистому дыханию. Внезапно он вошел в нее с такой силой, что она громко застонала от предельного наслаждения, – и так же неожиданно отпрянул.

– Нет! – воскликнула Виктория, пораженная неожиданной остановкой, обнимая его за талию.

– Ты хочешь меня, Виктория? – шепнул он. Ее затуманенные глаза открылись, и она увидела над собой суровое лицо Джейсона.

– Хочешь? – повторил он.

– Я никогда не прощу тебе этого, – приглушенно ответила она.

– Хочешь меня? – снова повторил он. – Скажи.

Волна вожделения сотрясла ее тело, разъедая ее слабеющую волю и подталкивая сдаться. Он ревнует. Он неравнодушен к ней. Его рассердило ее долгое отсутствие. Губы Виктории сложились так, что на них можно было прочесть слово «да», но даже нестерпимая страсть не смогла заставить ее произнести это вслух.

Удовлетворенный этим молчаливым согласием, Джейсон дал ей то, чего она так хотела. Как если бы стремясь искупить свою вину за унижение, которому он подверг ее, он отдался ей целиком, давая максимальное наслаждение и подавляя настойчивые требования своего собственного невыносимого желания.

Когда все было кончено, наступила гробовая тишина. Джейсон долго лежал неподвижно, уставясь в потолок; затем спрыгнул с кровати и ушел в свои покои. Если не считать брачной ночи, впервые он ушел от нее сразу после любовных утех.

Глава 29

Виктория пробудилась с тяжелым сердцем и таким ощущением, будто не спала вовсе. От горького отчаяния у нее встал комок в горле, когда она вспомнила об унизительной, грубой мести Джейсона прошедшей ночью. Откинув спутанные пряди волос с лица, она облокотилась о подушку и пустым взглядом окинула спальню. Затем ее взгляд упал на кожаную шкатулку, стоявшую на тумбочке.

Ее охватила такая бешеная ярость, какой она еще в жизни не испытывала. Она вихрем вылетела из постели, накинула халат и схватила шкатулку.

Полы бледно-зеленого шелкового одеяния смерчем закручивалась вокруг ее ног, когда она рванула дверь в апартаменты Джейсона и влетела к нему.

– Посмей только еще хоть раз подарить мне драгоценности! – прошипела она.

Джейсон полураздетый стоял возле кровати. Он вовремя поднял голову, чтобы увидеть брошенную в него шкатулку, но не сдвинулся с места и не шевельнул ни единым мускулом, чтобы увернуться. Шкатулка со свистом пролетела мимо его лица, чудом не задев его.

С громким стуком она упала на полированный пол и скользнула под кровать.

– Я никогда не прощу тебе того, что случилось ночью! – крикнула воительница, впиваясь ногтями в свои ладони и задыхаясь от неистовой ярости. – Никогда!

– Конечно, нет, – безо всякого выражения согласился он, взяв рубашку.

– Я ненавижу твои драгоценности, ненавижу то, как ты обращаешься со мной, и ненавижу тебя! Ты не знаешь, что такое любовь, – ты циничный, бессердечный ублюдок!

Последнее слово сорвалось с ее губ непроизвольно, но его реакция оказалась абсолютно неожиданной.

– Ты права, – с серьезным видом подтвердил он. – Ты дала совершенно точное определение. Извини, что я не оправдал твоих иллюзий на мой счет, если таковые были, но правда заключается в том, что я появился на свет в результате мимолетной, бездумной связи между Чарльзом Филдингом и давно позабытой танцовщицей, которую он содержал в качестве любовницы в далекой юности.

Он натянул рубашку на широкие мускулистые плечи и просунул руки в рукава, а в это время до Виктории начало доходить, что он сказал.

– Я вырос в нищете в доме золовки Чарльза.

Потом моим домом стало складское помещение.

Я самостоятельно научился грамоте; мне не довелось учиться в Оксфорде или заниматься иными вещами, которые привычны для твоих поклонников – рафинированных аристократов. Короче говоря, я вовсе не тот, каким ты меня себе представляешь; во мне нет ничего хорошего или благородного. – Глядя в пол, он начал застегивать рубашку. – Я не гожусь тебе в мужья. Я не достоин того, чтобы прикасаться к тебе. Я занимался такими вещами, от которых тебя стошнило бы, если б ты о них узнала.