– Подполковник Голубятников из Рязани. Имя у тебя старинное – Святослав. Жена твоя…
Голубятников оборвал полевого командира:
– А ты не подумал, что и мне известно все о тебе и о твоей семье? У вас большие семьи, много родственников…
– Этого не может быть! У тебя не может быть информации обо мне!
– На войне может быть все, даже невозможное. Так что не надо меня пугать, я пуганый. А есть ли у меня информация о твоей семье, ты узнаешь, если с моими что-нибудь случится. Быстро узнаешь! Ты предупредил меня – я предупреждаю тебя. Зацепишь мою семью – я разберусь с твоими близкими. Без эмоций и церемоний.
– Какой ты горячий! Мы поняли друг друга. Мне поручено вновь передать тебе предложение сдаться, но я не стану ждать ответа, он ясен без слов. Ты не хочешь спасти своих людей. Значит, они будут умирать. За что ты губишь молодых солдат, комбат Голубятников?
– У тебя все?
– Все.
– Конец связи!
Святослав бросил гарнитуру связисту, проговорив:
– Козел!
Выдрин удивленно покосился на командира, но ничего не сказал. Голубятников прикурил сигарету.
– Чем тебя так разозлил дух? – спросил Жураев.
– Угрожал. Подумай, мол, о семье, с ней может случиться несчастье… Тварь.
К Голубятникову подошел Юрченков:
– Не волнуйся, Слава, я буквально вчера говорил с командиром полка. В Рязани наши семьи взяты под охрану.
– Кем?
– Этого не знаю, скорей всего, курсантами десантного училища. А может, ментами… Не знаю. Но Серебрянников твердо заверил, что семьи офицеров, прапорщиков и контрактников, находящихся в Чечне, надежно защищены.
– Ты сам-то, Глеб, в это веришь?
Начальник штаба полка пожал плечами.
– По крайней мере до сего момента еще не пострадала ни одна семья военнослужащих, воюющих здесь, – сказал Жураев. – Даже летчиков, бомбивших город. Все эти угрозы духов – блеф.
– Ладно, закроем эту тему!.. Что-то сегодня тихо. Не нравится мне эта тишина.
– Ждем бурю. И мы к ней готовы.
Где-то в глубине квартала что-то ухнуло. Голубятников посмотрел на Жураева:
– Слышал?
– Похоже, граната рванула.
– Нет, что-то помощнее, раз здесь было слышно.
– Узнаем. Если что-то серьезное, ротные доложат.
Но ротные не доложили. В 12.20 на КНП вышел командир разведывательной роты капитан Телинский. Лицо поцарапано, камуфляж в крови.
– Ты ранен, Миша? – заволновался Голубятников. – Что произошло? Почему ты здесь, да еще в таком виде?
– Да не ранен я, командир. А произошло то, с чего реально с ума можно спрыгнуть. Вы еще такого не видели.
– Боевики применили новое оружие?
– Хуже…
– Да говори ты ясней!
– Короче, докладываю по порядку. Где-то полчаса назад из второго квартала вышел мужик в довольно приличной гражданской одежде, в пальто, шапке недешевой, без оружия, без белого флага. Вышел и начал руками махать, мол, пропустите. Ну, я подумал, может, штатский семью свою по развалинам ищет. Приказал пропустить. Ну, чтобы не допускать в дом, взял с собой пять человек и спустился во двор. Снайперы не стреляли. Мне бы тогда просчитать, неспроста стрелки огонь прекратили… но не просчитал. Приказал бойцу внимательно следить за гостем. Тот подошел и сказал: мне надо встретиться с вашим командиром. Я ему: говори со мной, если информация представляет интерес, передам комбату. Он: нет, мне нужен ваш комбат. Я ему сказал: не хочешь говорить со мной – уходи. Штатский понял, что его не пропустят, и вроде как собрался уходить, но неожиданно распахнул пальто и сунул руку под полы. Да как заорал: «Аллах акбар!!» Кто-то крикнул: «Шухер!» Мы все метнулись от этого придурка кто куда, боец дал по нему очередь. Падая, услышал взрыв, визг осколков… Ощупал себя – вроде цел, только морду камнем посекло, ерунда. Оглянулся – а от гостя мокрое место осталось. Я своим: пострадал кто? Слава богу, все живы оказались. Шустро рванули от этого придурка, а бойцу, что стрелял в чечена, повезло – за груду щебня прыгнул. Тут и снайперы огонь открыли, но никого не зацепили. Мы в дом, а оттуда я – сюда. Прикидываете? Эта сука заявилась, чтобы подорвать себя на КНП.
– Да-а-а! – протянул Голубятников. – С таким мы еще не сталкивались… – Спросил у Телинского: – И что, в его поведении, когда он просился на КНП, ничего странного ты не заметил?
– Да особо ничего. Глазки только бегали, да бледный он был какой-то.
– Молодой?
– Не сказать. Лет тридцати – тридцати пяти. Это что ж творится, командир? У чеченов камикадзе свои имеются?
– Получается, что имеются. – Святослав повернулся к связисту: – А ну-ка, Выдрин, вызови мне полевого командира!
Тот ответил тут же – видимо, видел неудачный подрыв своего смертника.
– Слушаю тебя, Голубятников!
– Слушаешь? Слушай! Так кто из нас людей своих губит? Не смог сбить с позиций батальон, решил комбата убрать? Как это называется? После того, о чем ты пел до этого?
– Я никого не посылал подрывать тебя, – ответил полевой командир. – Знал, что к тебе пошел смертник, не остановил, потому что человек сделал свой выбор. Он решил пожертвовать собой ради достижения наших общих целей. Таких людей у нас много. Ты не знаешь наши обычаи, традиции, ты не знаешь чеченцев. Мы воины, и самопожертвование во благо родины для нас высший подвиг.
– Подвиг, говоришь… Что ж, ладно, только больше никого не посылай ко мне. Никаких делегаций и парламентеров! Будет что сказать – выходи на связь. Хотя я не вижу, о чем с тобой можно говорить после произошедшего… У меня все!
Голубятников, отключив связь, повернулся к старшим офицерам, взглянул на начальника штаба:
– В роты передать приказ: с этого момента к позициям никого не подпускать – ни делегаций, ни парламентеров. Пусть орут в мегафоны, оставляют записки, но к позициям не допускать никого! При невыполнении команд особо упертых и непонятливых расстреливать на месте к чертовой матери!
– А если от духов пойдут наши депутаты или другие чиновники? – задал вопрос Кувшинин.
– Не хрена им здесь делать. Перед открытием огня на поражение – предупредительные выстрелы.
– Ну, а если все же надо будет кого-то пропустить?
– Только по моей личной дополнительной команде. Повторяю, личной!
Начальник штаба батальона кивнул:
– Понял! Связываюсь с командирами всех рот!
Голубятников приказал Выдрину связать его с командиром дивизии.
– Питон на связи! – ответил генерал.
– Я – Аркан!
Комбат доложил о попытке покушения на него. Генерал, выслушав, проговорил: