Москва не встретила князя Андрея Старицкого ни звоном колоколов, ни толпами людей на улицах. Княгиня тоже не слишком радостно приветствовала родственника:
– Что же ты, князь Андрей, не едешь по приказу своего государя, которому крест целовал?
Сам государь сидел на краешке трона, болтая ногой и разглядывая шитый серебром кафтан ближнего рынды. Его меньше всего интересовал приезд дяди и очень хотелось, чтобы это скучное сидение скорее закончилось, потому как они с братом Юрием недостроили крепость в своей опочивальне. А ну как братец порушит все без него? Но мальчик хорошо знал, что если ослушается мать, приказавшую сидеть смирно, то та сама разрушит построенное и прикажет всю неделю не давать сладкого. С ней не поспоришь, ее вон как все слушаются!
– Недужен был, государь. – На свою беду князь Андрей обратился к скучавшему племяннику, вместо того чтобы заглядывать в лицо его матери. Глаза княгини Елены снова злобно сверкнули: этот дурень так и не понял, кто правит Московией?! Ну так пусть хорошо подумает над этим в темнице!
Когда рынды попытались скрутить за спину руки князю Старицкому, тот возмутился, повернувшись к Телепневу:
– Иван Федорович, ты же обещал мне ласку от правительницы?!
Тот лишь руками развел, а сама Елена сердито сверкнула взглядом на любовника:
– Я таких обещаний не давала! За меня обещаешь, князь Иван Федорович?!
Телепнев потупился, все так же виновато разводя руками. Будь в это время в палате кто чужой, увидел бы его чуть заметную усмешку, но княгиня постаралась, чтобы чужих не было, ни к чему им слушать родственные разборки. А Телепнев… какой же он чужой?
Князь Андрей Старицкий был закован в железо и брошен в темницу, якобы за непослушание и желание убежать в Литву. Его привычно уже уморили голодом, не решившись просто казнить. Елена не оставила на воле и семью князя Андрея – княгиню Ефросинью и маленького Владимира, их тоже заточили в темницу. Глинской особенно хотелось уничтожить непокорную княгиню Ефросинью, которая не скрывала своего неверия в способность великого князя Василия родить сына. Но убить всех Старицких Елена не могла, слишком многие в Москве оказались недовольны. Боясь бунта, правительница смирилась, но злобу в душе держать не перестала. Князю Андрею не суждено было выйти из темницы, а вот его жена и сын все же после смерти Елены Глинской оказались на свободе, их уничтожит через много лет царь Иван, получивший урок обращения с родственниками от матери…
А бояре получили другой урок – стало понятно, что эта красавица не остановится ни перед чем или кем, пойдет вперед, устилая путь трупами, если это понадобится… Княгиня подписала себе смертный приговор, слишком опасно было оставаться рядом с женщиной, не пожалевшей малолетнего племянника.
В последний год жизни Елена много и тяжело болела, мать маленького государя словно подтачивало что-то изнутри… Она вдруг принялась ездить по монастырям, точно замаливая какие-то грехи. Может, так и было?
Анна Глинская хотела вызвать Софью, но как это сделать? Наконец придумала, подошла к ларцу и коснулась замка рукой. Почти сразу услышала от двери знакомый хрипловатый голос:
– Чего ты хочешь?
Ларец уже не первый год стоял в дальней комнате под многими запорами, ключи были только у Елены и самой Анны. Мать даже не знала, ходит ли сюда дочь. Сама же старалась и не вспоминать, где-то внутри росло понимание, что за ворожбу Софьи придется очень дорого платить. Дочь стала правительницей и даже своего старшего сына венчала на царство. Казалось бы, чего желать, но сердце беспокойно ныло. Елена чахла с каждым днем, молодая, недавно полная сил женщина, стала злой, раздражительной, худела и желтела, стремительно теряя волосы и былую красу.
– Почему дочь чахнет?
Губы Софьи искривила привычная уже недобрая усмешка:
– За все надо платить…
– Она платит за власть?! – ужаснулась Анна.
Софья кивнула:
– За власть, за обман, за все…
Глинская понимала, что больше старуха ничего объяснять не будет, поинтересовалась:
– Изменить можешь?
Та покачала головой:
– Нет, она сама выбрала свою судьбу. Ты тут ни при чем.
Анна поняла, что дочь ходила к сундуку без нее.
– Что ее ждет?
– Смерть. Все мы смертны…
– Но она еще молода, красива… Была красива, – поправила себя Глинская.
– За все надо платить, – повторила Софья и исчезла, точно ее и не было в комнате.
Анна поспешно убралась оттуда и долго после не появлялась возле ларца. Старуха не стала ей объяснять, что Елена, воспользовавшись помощью ворожбы, почти сразу побежала в монастыри, отмаливать грехи. Но и там правды на исповеди не сказала… Получилось, что и темным силам полностью не отдалась, и к светлым не вернулась. Потому потеряла защиту и тех, и других. Такие долго не живут.
Луна расписала пол дворца сквозь разноцветные оконца разводами. Зрелище полной, желтой с красным отсветом луны было немного жутковатым, рука сама тянулась совершить крестное знамение: «Свят, свят…»
Чуть воровато оглянувшись и убедившись, что его никто не видит, Телепнев толкнул дверь княжеской опочивальни. Давненько здесь не бывал. Елена все по монастырям, по богомолью, а он старается куда-нибудь из Москвы с войском уйти. Что-то рановато княгиня взялась грехи замаливать, еще сколько их впереди…
Елена лежала бледная, жалкая в своей немощи. Такой ее Телепнев никогда не видел. Глинская, наверное, и мужу не показывалась со сна или в болезни, Иван если и видел ее нагой, то только в полутьме, а чтоб вот так – без румян и белил – никогда. Сейчас на ложе лежала женщина такая, какая она есть на самом деле, а потому сразу постаревшая на десяток лет и сильно подурневшая. Брови без краски оказались совсем блеклыми, синюшные губы вытянулись тонкими ниточками, куда-то девался нежный румянец со щек.
– Недужная я, Ваня. – Голос был слаб, только глаза лихорадочно блестели. Елена впервые ждала от любимого сочувствия, а он смотрел и думал совсем о другом. О том, что столько лет отдал этой женщине, погубил свою душу, потерял любовь жены Любушки, опорочил свое имя… Для чего? Ради призрачной власти рядом с ней, которой никогда и не было? Все эти годы он попросту боялся за свою жизнь и жизни жены и детей. Сначала потому, что уничтожить мог великий князь Василий, стоило тому только захотеть. Потом сама Елена, если бы не угодил.
Иногда Телепнев размышлял, догадывался ли о приязни своей жены к красивому воеводе сам Василий? Не может быть, чтобы не замечал, ведь умен. Тогда почему ни разу вида не подал? Князь даже перед смертью не обмолвился ни словом.
Елена протянула к нему слабеющую руку, зовя сесть рядом. Телепневу было настолько неприятно видеть красавицу без ее всегдашних ухищрений, что он боялся выдать себя взглядом. Чуть смутившись, пробормотал: