Князь замер, задумчиво глядя в окно. Тегдаг понял, что он больше не нужен, потому тихо вышел, закрыв за собой дверь. Он не успел далеко уйти, как увидел Сфенга, куда-то мчавшегося на лошади во весь опор. Поехал в степь думать, бешеная скачка хорошо отвлекала, помогала принять решение не только тмутараканскому князю.
Тегдаг чуть покачал головой, он-то знал, что если Сфенг выберет второе, то проживет совсем недолго, но не из-за киевлян, а погибнув совсем в другой стычке. Жертвовать собой и своим родом ради далекой Руси? Неужто зов крови окажется так силен, что вмешается князь в свару за Киев? Но Тегдаг понимал, что вмешается и что окажись он сам на месте Сфенга, поступил бы так же. Что ж, его право…
У себя в каморке старый колдун долго пытался найти пути спасения своего князя, но раз за разом получал ответ, что, это невозможно. У каждого свой срок и свой путь на земле. Если Сфенг выберет тот, что предсказал ему Тегдаг, то и проживет недолго. Люди не властны над Судьбой, которую выбрали, а что решит князь, колдун уже знал.
Тегдаг знал, а Сфенг еще мучился, принимая решение. Нет, в глубине души он понимал, что уже сделал выбор и не в пользу своего рода. Но все пытался то найти предлог, чтобы не ввязываться в киевские распри, то оправдать решение ввязаться.
Князь вернулся в город совсем измученным, но в глазах блестела решимость, он снова стал деятельным и твердым, каким его знали и любили окружающие. Человека больше всего мучает неопределенность, если он что-то выбрал, то будь это что-то трудным или неприятным, оно больше не страшит. Так и Сфенг, решив бороться не столько за Киев, сколько чтобы не допустить в него чужаков, князь долго раздумывать не стал. Уже на следующий день дружина выступила за городские стены.
Шли быстро, перепуганные печенеги, решившие, что князья берут их в клещи, исчезли, словно таких и не было в Степи. До самого Большого брода Сфенг шел левым берегом. Почему, не знал и сам, просто казалось, что, пока на левом, он не претендует ни на какие киевские земли.
По пути переполошили несколько погостов, оставленных для охраны подходов к переправе. Сначала их приняли за печенегов, даже костры зажгли сигнальные, но потом, опознав, что свои, тмутараканские, быстро их гасили и давали сигнал, чтоб дальше не опасались. Сфенг даже восхищенно головой качал: а хорошо укрепил рубежи Владимир Святославич!
Дорога пылила, взвиваясь плотным облаком из-под конских копыт и ложась на лица всадников толстым серым слоем. Но кто из воинов заботится о таком? Зато всех поражал вкус воды, пил бы и пил, пока не лопнешь. Сурожцы привыкли к соленому привкусу своей водицы, а здесь среди дубрав она оказалась почти сладкой. Сначала припадали к каждому встреченному ручейку, к каждому колодцу, животы и людей и лошадей были полны, в них переливалось и булькало. Внутрь уже не лезло, а рот все просил вкусной животворной влаги.
Заметив это, Лазарь распорядился объявить, что пить можно только на привале и лучше по вечерам. Сначала воины зароптали, но они уже и сами поняли, что тяжело ехать с полными животами. Пока шли по старому Залозному шляху, что вел от Киева к Сивашу за солью, повстречали немало возов с этим товаром. Волы, медленно тащившие тяжело груженные возы, едва успевали свернуть в сторону, а сами смерды провожали княжье войско низко кланяясь, крестясь и недоуменно глядя вслед. Кто, куда, зачем?
Искать дорогу в степи не нужно, она за многие десятки лет была вытоптана тысячами конских копыт. Только упрямый подорожник сиротливо приткнулся по бокам, серый от пыли.
Конечно, впереди них летела весть о подходе необычного войска. Сфенг мог бы выпущенной стрелой примчаться к стольному граду и ошарашить его своим появлением, но не хотел этого делать. По дедине и отчине именно он имел право на киевский стол. Коли признают киевляне это право, так примут его, а ежели нет, то тут и спорить не о чем. Биться насмерть с племянниками он не собирался, не дело правителю кровь ближних проливать, власти добиваясь.
Только какие они ближние, если и раза в своей жизни не видел Сфенг ни князя Владимира, ни его сыновей? Даже когда тот женился, то Сфенга в Херсон на брачный пир не позвал. Чего боялся? Признать, что у него брат в Тмутаракани правит? Да ведь Сфенг на Киев и глазом не вел, пока сам Владимир был жив! И теперь не посмотрел бы, если б племяннички свару не наладили, Русь деля, а главное, чужих привлекая. Последнее дело чужаков на помощь против сродников звать! Владимир вон варягов из-за моря супротив Ярополка привел, чем дело кончилось? По сей день бедой в родне зовут – когда брат на брата.
Сфенг крестился раньше Владимира и тем более не мог понять, почему киевский князь забывает о братолюбии? Одно дело против врагов вставать, совсем другое – против родной крови. А теперь племянники собирались по отцовскому примеру поступать. Что хорошего?
Иногда тмутараканский князь задумывался о том, что будет дальше. Ну, возьмет он Киев, это сделать нетрудно, там, считай, и власти нет, Борис не в счет, он слаб без меры. А как быть дальше? Уже по пути понял, что сидеть в Киеве не сможет, не по нутру ему, Святославова кровь в степную вольницу тянет. Но и оставить город тоже нельзя, мигом польский тесть Святополка к рукам приберет. Свой сын Мстислав слишком молод, чтобы на него Киев оставить.
И чем ближе был Киев, тем чаще задумывался над этим князь Сфенг.
Рядом с князем опытный воевода Лазарь, он молод, но прошел уже не одну битву, умеет с толком распорядиться, дружиной любим. Почему-то у Сфенга мелькнула мысль, что будет на кого Мстислава оставить, Лазарь поможет. Отмахнулся, злясь, что слишком много думает о пророчестве Тегдага. Колдун же не сказал, сколько ему еще жить… А про род – это надолго, род вон Мстиславу продолжать, а потом внукам…
Но пришло время переправляться.
К самой переправе подошли вечером, но подле нее задержались. Начать решили рано поутру, негоже лезть к Киеву в ночь. Выставили стражу зорко смотреть за городом, чтобы не было от него беды. По всему берегу разожгли костры, они полыхали, словно в купальскую ночь, только веселья не было слышно. Воины спали, подложив под головы седла, свернутую одежду, а то и просто кулаки. Тихо всхрапывали в ночи стреноженные кони.
Князь не спал до утра. Лазарь нашел его у реки. Едва слышно всплескивала вода в песчаном ложе, где-то поигрывала припозднившаяся рыба. На другом берегу выше по течению светился огоньками киевский посад. Сфенг смотрел на город князя Святослава и пытался понять: хочет ли быть его князем? Нутро подсказывало, что нет. Сфенга манили степные просторы и гладь Сурожского моря. Все, что он видел на другом берегу и доселе, пока шли вдоль Днепра, было не его. Но теперь уж поздно передумывать, вон, Киев, знать бы еще как встретит…
Киев, ошарашенный неожиданным подходом князя из Тмутаракани, ворот не запер, но и восторженно не встречал. Сфенг, привыкший к крикам радости в своем городе, чувствовал себя стесненно. И вообще здесь было все другое, хотя и русское. Нет того простора, который открывался с заборола крепостных стен, глаз всюду натыкается на стену леса или водную гладь. Но если в Тмутаракани эта гладь не имеет края, то в лесной Руси край снова обозначен темной полоской.