Время показало, что поступил князь крайне предусмотрительно и разумно, потому как Оттон просидел на троне совсем недолго и туда снова вернулся Мешко.
А сам Ярослав тем временем, приведя большой ляшский полон, честно поделенный с Мстиславом, не стал раздавать его дружинникам, как это делалось обычно. Полон расселили… по южной границе Руси, ставя, как когда-то его отец, новые города – Корсунь на Росси, Треполь на Стугне, Юрьев Русский…
В это же время войска, посланные Мстиславом на юг, потерпели сокрушительное поражение под Дербентом. В походе участвовала и новгородская дружина под предводительством Улеба. И хотя удар был чувствительным, Ярослав предпочел не только не мстить за поражение, но больше вообще не впутываться в дела Востока, оставаясь для него властителем богатой и далекой страны, с которой выгодно торговать.
Этого никак нельзя было сказать о Норвегии.
То ли норвежцы поняли, что свой король лучше любого чужого, то ли сам Свейн не показался таким уж хорошим, но постепенно ненависть к Свейну и его матери – наложнице Кнута Могучего Альвиве становилась все более заметной. Под давлением подданных и епископа Гримкеля Свейн был вынужден согласиться объявить Олава местным святым. Большего подарка погибшему королю он не смог бы сделать.
Как водится, люди быстро забыли все недостатки, за которые еще пару лет назад неистово костерили Олава и даже предали его, и принялись утверждать, что лучшего правителя у них не было. Кроме того, хотя и насаждаемая мечом новая вера уже дала ростки, Олава стали провозглашать погибшим за веру.
Немалую роль в изменении настроения норвежцев сыграл и… киевский князь Ярослав. Первыми почувствовали на себе невыгодность ссоры с таким соседом купцы. Быстро обеднели многие рынки, особенно торговавшие дорогими мехами и украшениями. Но если закрытый путь на восток обывателям отрезал поступление множества товаров, в том числе и из самой Руси, а перепроданные через Швецию они сильно возросли в цене, то самим купцам был перекрыт источник заработка.
Продержались недолго, уже в первый же год нового правления в Ладоге на свой страх и риск появились два норвежских купца, торгующих солью.
Торгу в Ладоге, конечно, далеко до новгородского, но и он достаточно шумный. И все же крика: «Держи норманнов» не могли не услышать. Вокруг двух купцов образовался круг вооруженных людей. Конечно, и сами норманны не были безоружны, но одного взгляда на выставленные на них вилы, рогатины и настоящие мечи было достаточно, чтобы понять, что живыми их не выпустят. Карл первым опустил свой меч, за ним последовал и Бьерн.
Зная, что в Гардах многие понимают и шведский, и даже норвежский, Карл заговорил по-шведски:
– Не следует вам торопиться и лишать нас жизни самим. Нашу участь должен решить ваш конунг. Ведите нас к нему.
Рослый светловолосый мужик, уставивший рогатину прямо в горло норвежцу, расхохотался:
– Неужто думаешь, что наш князь в Ладоге сидит? Да он, небось, в Киеве!
– Ну, так везите нас в Киев!
– А в Царьград не желаешь?!
Вокруг хохотали. Но ясно было одно: что делать с норманнами, рискнувшими объявиться в ладожских водах, никто не знает. Лишить их жизни тут, но этот норманн прав, князь таких сажает в цепи, а не казнит. Придется и правда отправлять их, конечно, не в Киев, но в Новгород.
На том и порешили. Жизнь Карлу и Бьерну спасло то, что сам Ярослав оказался в Новгороде. Услышав об этом, норвежец принялся убеждать, чтобы ему дали поговорить с князем.
Ярослав встретил норманна неприветливо:
– Чем ты лучше других, остальные за свою дерзость появиться в Новгороде лишились жизни.
– Не все люди одинаковы, конунг. Я не знатен, хотя сейчас имею достаточно денег. И я никогда в мыслях не был против короля Олава.
Князь хмуро поглядел на рослого, спокойного норманна:
– Я полагаю, ты окажешься таким же, как все остальные.
Слышать это для Карла было обидно, о конунге Гард говорили как о разумном и справедливом, а он не желает даже выслушать. Не сдержался, пробормотал себе под нос: «Это ты оказался таким же, как все…» По пристальному взгляду, который задержал на нем конунг, показалось, что тот расслышал и понял произнесенное по-шведски. Стало совсем не по себе.
Сидя в сыром подвале, закованный в тяжелые цепи, он с грустью вспоминал простор, который открывается с высокой скалы, что была неподалеку от его дома. Так глупо отдать свою жизнь! Даже если не убьют, то здесь недолго и сгнить заживо. Хотя чего он ждал, зная о запрете конунга норвежцам заходить в его земли? Вот к чему привела его самонадеянность, сам погиб и Бьерна погубил. А у того дома любимая ждет не дождется. Придется любушке за другого замуж выходить…
В двери клацнул замок, она с лязгом распахнулась, страж мотнул головой:
– Иди, князь кличет.
Неужели смерть? В ту минуту даже сидение в темном, сыром подвале показалось таким желанным. Там хоть вспоминать дом можно было.
Конунг был не один, рядом с ним стоял упитанный мальчик лет десяти. Из другой такой же конуры привели Бьерна, тот выглядел совсем замученным. Внимательно оглядев стоявших перед ними норвежцев, Ярослав вдруг кивнул мальчику:
– Как мне поступить с ними, Магнус?
Карл догадался, что мальчик – сын погибшего короля Олава. Да, у этого мальчишки было право мстить всем явившимся из Норвегии… Бьерн во все глаза смотрел на ребенка, со страхом ожидая его ответа. А вот Карл наоборот, смотрел на конунга. Глаза Ярослава внимательно следили за Магнусом, ожидая ответа. Норвежец сразу понял, что не указания от него ждет конунг Ярицлейв, а того, насколько разумно поступит наследник.
Так и было, для Ярослава было интересно понять, способен ли маленький Магнус рассуждать здраво или возьмет верх мальчишечья обида за отца.
Мгновения показались всем часами, наконец Магнус произнес:
– Мой приемный отец, до сих пор вы мало советовались со мной. – Ярослав едва не хмыкнул: было бы с кем! Но сдержался. – Но я думаю, Норег не скоро станет моим, если лишать жизни всех, кто оттуда родом.
Вот теперь князь хмыкнул уже совершенно явно, но хмыкнул довольно:
– Хорошо сказано!
Он не стал разговаривать с Карлом при Магнусе, мальчишке совсем не обязательно знать все, что пришло в голову князю, только велел освободить норвежцев и устроить на Поромонь дворе.
Но едва Карл и Бьерн успели перевести дух, как их снова позвали к князю. Теперь он был уже без мальчика, разговаривал вполне дружелюбно, даже предложил помощь в отправке обратно. Но предложил и другое – остаться на зиму в Новгороде, чтобы по весне получить некое поручение от него.
Карл и сам не мог бы объяснить, что именно заставило его согласиться остаться. В любой миг настроение конунга могло измениться, и тогда мрачного подвала и цепей снова не миновать, казалось бы, нужно бежать из этого города, пока есть возможность, но Карл и Бьерн остались. Пожалуй, умные, проницательные глаза князя заставили их сделать это.