Приглядевшись внимательнее, Косухин сообразил, что и в самом металлическом шкафу – очевидно главной детали «Пространственного луча» – что-то не так. Прежде всего, ни одна из лампочек не горела, а стрелки бессильно склонились к нулям. Но это еще можно понять, а вот то, что в некоторых местах установки металл оказался снятым, отчего оказались обнажены голые искривленные проводки, а вместо некоторых приборов зияли черные отверстия, говорило о явном непорядке.
Похоже, Богораз заметил это сразу. Когда Степа вошел, он был уже возле установки и методично разглядывал блок за блоком. По тому, как сразу напряглось его обычно невозмутимое лицо, Косухин сообразил: с «Пространственным лучом» что-то действительно не так.
– Установка размонтирована… – Наташа прямо с порога увидела случившееся, и в ее голосе прозвучало крайнее изумление. – Господи, кто это сделал?
Она подбежала к генералу, и они принялись осматривать приборы уже вдвоем.
Степа, решив не мешать, отошел в сторону. Конечно, будь у него образование получше, он не преминул бы изучить всю здешнюю машинерию для нужд мировой революции. Но проклятый царизм лишил его такой возможности, не пустив в созданную лишь для дворян и буржуев высшую школу, посему Косухин решил действовать иначе. Через минуту он был уже возле стола с бумагами и держал в руках верхнюю папку.
Увы, и тут вышла загвоздка. Писано было не по-русски, а если и по-русски, то вперемешку с какими-то цифрами. Понятных слов немного: «поэтому», «значит», «а также» – а потом новые ряды цифр. Встречались и чертежи – но уж больно мудреные.
– Разобрались, молодой человек? – генерал тоже подошел к столу, в его голосе звучала знакомая ирония. Степе даже показалось, что он слышит голос хитрого притворщика Семена. Похоже, и отец, и его отпрыск горазды шутить над пролетариатом.
– Нет, конечно, – Косухин ответил неожиданно серьезно, как никогда бы не стал отвечать Семену Аскольдовичу. – Я ведь необразованный, господин генерал. Четыре класса…
Очевидно, Богораз что-то понял, его тон сразу изменился:
– Не хотел вас обидеть, господин Косухин. Но можете не стараться, это не те бумаги. Они не имеют прямого отношения к лаборатории.
– Это старые дядины черновики. – Наташа быстро перебрала папки и растерянно поглядела на своих спутников. – И черновики Гастона… Зачем дядя их сюда принес?
– Какие бумаги пропали? – генерал уже все понял и тоже положил ненужные папки на место. Теперь он смотрел не по сторонам, а под ноги, о чем-то напряженно размышляя.
– Все… – голос девушки упал почти до шепота. – Лабораторный журнал, рабочие записи, наблюдения за работой установки. Пропала рукопись профессора Глазенапа – мы ею все время пользовались. И даже письма господина Семирадского. И все чертежи…
– Вы заметили пепел в печи?
– Да…
– Значит, установка размонтирована, основные приборы сняты, а документация увезена или уничтожена… Наталья Федоровна, вы понимаете, что произошло?
– Лаборатории «Пространственного луча» больше нет. – Наташа справилась с волнением, и слова прозвучали ровно и бесстрастно. – Наверное, мне полагается теперь застрелиться. Не знаю, что случилось, но я была обязана это предотвратить.
– Полно, Наталья Федоровна, – генерал вздохнул, в глазах его промелькнуло странное выражение – усталости и даже отчаяния. – Я верю, что вы ничего не знали… Мы все доверяли господину Бергу. Увы, теперь уже поздно…
– Вы думаете, это дядя? Но зачем? Ведь это же не восстановить за десять лет!
Наташа пошатнулась, еле устояла на ногах и бессильно опустилась на пододвинутый Богоразом стул.
И тут только до Степы дошел смысл случившегося. Он еще раз оглядел разоренную лабораторию, бледного, не похожего на себя Богораза, Наташу, уткнувшуюся лицом в сцепленные руки, и к горлу подступило удушье.
– Значит, теперь… – он хотел сказать о брате, но язык не повернулся. – Те, кто на Тускуле? Они…
– Мне очень жаль, – генерал говорил медленно, слова подбирались с трудом. – Это единственная установка «Пространственного луча» – вторая была в Пулково под Петербургом, но она демонтирована еще в 17-м. Если Семен… Семен Аскольдович не смонтирует установку на Тускуле, то…
Он не стал договаривать, но все и так было ясно.
– А он… Ну, Семен Аскольдович, имеет эти… запчасти?..
– Нет… Мой сын… – голос Богораза оборвался, ему пришлось начать снова: – Аппаратура, которая была на борту «Мономаха», рассчитана лишь на создание простого приемного устройства. Но я знаю Семена. Он сумеет, я верю… Но может пройти не один год….
Косухин вспомнил сумерки за стеклами кабины, желтую степь под крыльями «Муромца», и Богораза-младшего, уверенно державшего штурвал. Запомнилось лицо – неузнаваемое, без дурацких фальшивых очков, с неожиданными складками у рта казавшегося раньше безвольным человека.
И Степа вдруг поверил, что Семен сумеет что-нибудь придумать. Если, конечно, – этого говорить при генерале не следовало – Руководитель Проекта жив. Сам Степа почему-то верил в это. Может потому, что больше верить было не во что…
– Наталья Федоровна, – генерал, похоже, принял какое-то решение, тон его вновь стал спокойным и деловым. – Покиньте лабораторию.
– Все? – грустно улыбнулась Наташа. – Я отстранена от программы?
– Не выдумывайте. Но здесь может быть что-то неожиданное. Например, адская машина. Я осмотрю все сам…
– Не-а, – покачал головой Косухин, почувствовав, что хоть здесь его фронтовой опыт может пригодиться. – Вдвоем осмотрим. Я хоть гимназий и не кончал, но эту, чердынь-калуга, петрушку, немного знаю…
Наташа вышла в коридор. Генерал прикрыл стальную дверь, и они принялись внимательно осматривать все углы. Богораз занялся левой стеной, где была установка, Степе досталась правая.
Здесь в сущности ничего не было. Стоял маленький столик на котором была водружена чугунная пепельница, торчали две розетки, а на стене висели замеченные еще с порога листы ватмана. Ничего опасного обнаружить не удалось, но Степа еще и еще раз внимательно осматривал и ощупывал все, что могло показаться подозрительным. Но ни столик, ни пепельница, ни розетки не представляли опасности. Тогда Косухин переключился на стену. Белые листы с графиками не привлекали вначале его внимания, но он вспомнил то, чему сам учил молодых партизан, и аккуратно снял листы ватмана со стены. Не то, чтобы им тут не место, но выглядели они уж как-то подозрительно ново, словно повесили эти схемы и диаграммы в самый последний момент. Теперь надо было осмотреть ту часть стены, которую эти схемы закрывали…
– Вы что-то нашли?
– Вот… – Косухин не без гордости указал на то, что скрывала бумага,
– тонкие, еле заметные щели, образующие ровный четырехугольный контур.
– Ого! Дверь! – Богораз осторожно постучал пальцем по поверхности – стена издала гулкий глухой звук. – Да тут фанерная перегородка! Просто, но в исполнении удачно…