– Добро, Слава… Сходим послезавтра. Он мне скажет о Николае!..
Ростислав кивнул.
– Встретимся послезавтра вечером. К Лунину заходить не буду – увидимся в шесть у Большого театра. Где Большой театр, знаете?
– Ну беляк, за кого ты меня, чердынь-калуга, держишь! – возмутился Степа. – Да я в театре этом почаще тебя бывал!
Это была чистая правда, хотя Косухин бывал не на спектаклях, а на конференциях и съездах, которые проводились именно там.
Арцеулов не стал спорить. Образ краснопузого Степы – завсегдатая классического балета его изрядно позабавил.
Они расстались у потрескавшегося гипсового монстра – памятника, поставленного в честь великого бунтаря Стеньки Разина. Косухин остался один…
Лунина дома не было. Он появился под вечер, едва держась на ногах от усталости: здоровье после тифа возвращалось медленно. Пили заваренный Степой морковный чай с сахарином, Колька молчал, курил и хмурился. Косухин порывался спросить друга, но сдерживал себя.
– Ладно, уклонист, поговорим, – Лунин допив чай, поставил пустой стакан вверх дном – давняя привычка выходца из рабочих предместий. – Ввязался ты, Степан…
– Почему уклонист? – шутки шутками, а верность генеральной линии была превыше всего.
– Именно уклонист! Ты за какую платформу выступал? За Троцкого? Значит, против партии.
Степа даже задохнулся от возмущения:
– Колька, да ты чего? Ведь дискуссия была! Согласно уставу!
– Старому уставу, – усмехнулся Лунин. – Решения десятого съезда помнишь? Принадлежность к фракции автоматически ставит вне партии. Усек?
Это решение было принято как раз тогда, когда двести делегатов съезда шли по кронштадтскому льду…
– Всех таких, как ты, героев, решено перевести подальше от Столицы – чтоб остыли. Тебя – одного из первых. Понял?
О чем-то подобном Косухин уже догадывался. Разговор с товарищем Чудовым был, похоже, чем-то вроде пробного шара.
– Если учесть, что ты был не из самых знаменитых, такое внимание неспроста. Ладно, чего-нибудь еще вспомнил?
Степа на миг задумался. Рассказать об этом, сладкоголосом?
– Вот чего, Николай. Тут, в общем, такая, чердынь-калуга, петрушка… Когда мы были на полигоне, на Челкеле, то получили радиограмму…
Лунин слушал, не перебивая, и время от времени кивал, словно все это ему известно.
– Понял, – подытожил он. – Этот тип пытался сорвать старт, потом был в монастыре, разговаривал с тобой и Натальей Берг. Конец большевикам обещал, значит? Да, интересно… Лица, говоришь, не запомнил?..
– Нет… – Степа еще раз вспомнил Челкель. Лицо того, кто прилетел на «Ньюпоре», казалось каким-то серым пятном. Оно словно постоянно меняло образ, расплывалось, запомнились лишь странные светлые глаза…
– А голос, значит, знаком? Но ты его не узнал?
Степа кивнул:
– Понимаешь, голос какой-то… словно нарочно измененный. Но я его слыхал, точно!
– Но это не товарищ Троцкий?
– Скажешь еще! – спутать Льва Революции с кем-либо было совершенно невозможно.
– Ладно, тогда слушай… – Николай постучал пальцами по столу, задумался и наконец начал:
– Первое. Венцлава направили в Сибирь по линии секретариата ЦК. Товарищ Троцкий тут ни при чем. Второе: приказ о «Мономахе» Склянский подписал 24 февраля, – смекаешь?
Степа кивнул.
– Похоже, ни Троцкий, ни Реввоенсовет ничего не знали. Бумажки эти были нужны, чтоб связать их. Теперь третье – Шекар-Гомп. В июне 19-го товарищ Троцкий предложил разработать план по форсированию революции в Азии. Он намечал удар по Британской Индии. В Ташкенте уже начали создавать Индийскую Красную Армию, но появилось другое предложение – начать с Тибета. В общем, и тут, вроде, идея товарища Троцкого…
Косухин вновь кивнул. И правда, получалось ловко. Товарищ Троцкий ничего не знал – и нес за все ответственность.
– Вот так, Степан. О том, что сейчас скажу, должен знать только ты. Командировка Венцлава была утверждена по предложению одного товарища. 305-й полк создан по его же предложению. Дальше сам продолжишь?
– Это… Шекар-Гомп!.. – понял Косухин. – И приказ по «Мономаху», да?
По спине прошел холодок. Значит, все правда: измена крылась где-то в сердце партии.
– Шекар-Гомп и приказ по «Мономаху». И, между прочим, решение о переводе оппозиционеров в провинцию. Не спеши радоваться: в бумагах названа не фамилия, а партийная кличка.
– Ну? – партийные клички вождей Степа знал в точности. – Кто это?
– Агасфер…
Косухин стал быстро вспоминать. Зиновьев, он же товарищ Радомысленский, он же товарищ Евсей… Каменев – товарищ Розенфельд, он же Градов…
– Я проверил, – прервал его размышления Николай. – Ни у кого из членов ЦК такая кличка не значится. Но это не посторонний. В документах сказано точно: «По предложению товарища Агасфера». Значит, это чей-то секретный псевдоним…
Секретный псевдоним? Зачем? Хотя ответ ясен: чтобы такие, как Степа Косухин, не совали нос куда не требуется…
– Итак, вывод первый, – Лунин ударил костяшками пальцев по столу. – Во главе этой группы стоит некто товарищ Агасфер. Он член ЦК, причем авторитетный: все его предложения принимаются. Похоже, он и член Совнаркома: создание базы на Тибете проходило именно по этой линии…
Косухину стало жутковато. Он долго, больше года, надеялся выйти на эту банду. И вот Степа почти у цели, но враг скрывается среди тех, кому он привык доверять безоговорочно. Совнарком – это товарищ Дзержинский, товарищ Семашко, товарищ Сталин. Это Лев Революции. Это сам Вождь…
– Коля, а может это кто-то поменьше? Ну секретарь какой-то, консультант, чердынь-калуга…
– Не думаю. Предлагать может только кто-то из цекистов – или наркомов. Если б я мог познакомиться со всеми протоколами хотя бы за год, я бы этого Агасфера вычислил. Да кто мне их покажет! И так еле до этих добрался… Ну что, доволен?
Косухин молчал. Нет, он не был доволен, скорее испуган: новости оказались страшнее, чем он думал. Но отступать было поздно.
– Николай, как думаешь, кто это?
Лунин удивленно взглянул на приятеля:
– Понятия не имею. В таких делах, Степан, важна точность и никаких допусков. Пока же с этим идти наверх нельзя. Да и к кому? Угодишь прямиком к Агасферу – костей не соберешь…
«К Вождю!» – хотел ляпнуть Степа, но почему-то сдержался. Ему показалось, что приятель рассказал далеко не все. Лунин докурил очередную самокрутку и вновь ударил по столу костяшками:
– Ладно. Есть одна история. Уже не факты – так, сплетни… Об этом я слыхал еще год назад от товарища…