Сначала шли по ступенькам — Арцеулов насчитал их двенадцать, а затем туннель пошел ровно, понемногу расширяясь. Стало заметно теплее. Из глубин горы шел поток теплого воздуха. Косухин уже не удивлялся балахону монаха, — здесь и вправду можно ходить без полушубка.
— Оу! — внезапно произнес Тэд, останавливаясь и глядя куда-то в сторону.
Все остановились. Цронцангамбо что-то негромко произнес и поднес лампу поближе. Тут уж и Степа не смог удержать удивленного возгласа, а Ростислав выдохнул воздух и быстро перекрестился.
В каменной стене зияла ниша. Небольшая — не выше полутора метров, и неглубокая. Ничего необычного в этом каменном углублении не было, если бы не то, что находилось в нем.
Там был человек. Неяркий свет лампы позволял увидеть лишь лицо с закрытыми глазами, — лицо старика, — покрытое множеством морщин. Человек сидел, сложив руки на груди, на нем не было ничего, кроме небольшой набедренной повязки. Монах поднес лампу поближе. Свет упал на худое изможденное тело с выпиравшими сквозь коричневую пергаментную кожу ребрами…
— Мумия? — то ли спросил, то ли просто констатировал Арцеулов.
Тэд спросил у монаха, тот что-то веско и почти торжественно произнес, поднеся свободную левую руку ко лбу.
— Я не понял, ребята, — растерянным тоном заметил Валюженич. — В общем, это их бывший настоятель. Но он не мертвый…
Ростислав быстро перевел, после чего Степа потребовал уточнения.
— Он не мертвый, — подтвердил Тэд. — Он вроде как ждет и будет ждать еще пятьдесят лет. Это не мумия, кладбище находится в самом монастыре…
Монах некоторое время подождал, затем кивнул и пошел дальше. Через некоторое время свет лампы упал на еще одну нишу, откуда смотрело такое же морщинистое лицо с закрытыми глазами.
— Фу ты! — Степу передернуло, он повернулся к Арцеулову. — Слышь, спроси Тэда. Он ведь этот… акэолоджи.
Арцеулов перевел вопрос. Валюженич задумался, затем стал что-то говорить. Ростислав переводил:
— Тэд говорит, что в Индии есть мудрецы-факиры, которые могут несколько лет быть в трансе. Ну, в общем, как мертвые. А потом их можно разбудить. Правда, они могут так пробыть лишь год-два…
— Факиры! — Косухина это не убедило. Он встречал факиров лишь в цирке. Но цирк — это одно, а иссохшие тела в нишах — совсем другое…
Через несколько минут они увидали впереди неяркий свет. Вскоре под ногами вновь оказались ступеньки, но вели они уже не вверх, а вниз.
Открылся небольшой зал, скупо освещенный несколькими масляными лампами. Он был непонятной формы, полукруглый ближе к входу и переходящий в правильный квадрат в противоположном конце. В самом углу, освещенный маленькими лампадками, сидел тихо улыбающийся Будда странного темно-желтого цвета. Больше никаких изображений не было, за исключением небольшого барельефа на одной из стен, почти незаметного в полумраке. В зал вели три входа — один, по которому провели гостей, и два — по бокам.
При виде Будды Тэд произнес негромкое «Оу!» и кивнул Арцеулову, приглашая его оценить увиденное. Ростислав вначале не понял, но внимательный Косухин отреагировал тут же:
— Чердынь-калуга! Да ведь он золотой!
Арцеулов прикинул, сколько может стоить этот бурхан в его мире и грустно улыбнулся. Сейчас эти пуды золота были совершенно ни к чему.
Цронцангамбо провел гостей к центру зала и усадил на небольшое возвышение. Здесь было тепло. Все сняли шапки, а Степа поспешил расстегнуть свою лохматую шубу. Монах поглядел на гостей, кивнул и удалился.
Несколько секунд все молчали, затем Степа, шумно вздохнув, достал пачку папирос.
— Спрячьте, — посоветовал Арцеулов. — Мы вроде как в храме.
Степа не стал спорить, но папиросы не спрятал, а положил рядом.
— Интересно, ребята, — заговорил Валюженич, как следует осмотревшись. — Это, очевидно, тайное монастырское убежище. Я уже бывал в таких. Здесь обычно прячут сокровища, реликвии, иногда мумии. Впрочем, тех, в нишах, вы уже видели.
— Слышь, Тэд, — поинтересовался Косухин, когда Ростислав перевел слова американца, — а по-какому ты с ним говоришь?
— Это бхоты, — пояснил Тэд. — Их еще называют «боты», но «бхоты» — правильнее. Я как раз изучал их наречие перед отъездом. Акцент у меня, конечно, дикий, но, в общем, мы друг друга понимаем…
— А бхоты — они, вообще, кто?
— Оу! Маленький народ или даже племя, живут в западном Тибете, в общем, ничем не знамениты. Насколько я знаю, Шекар-Гомп — их единственный известный монастырь. Построили его, по-моему, еще в VII веке.
— Двенадцать веков! Чердынь-калуга!
Послышался легкий шорох. В зал входили четверо монахов, похожих на Цронцангамбо, только трое были постарше, а один — очень молодой, почти мальчик. Сам Цронцангамбо вошел последним, неся большой фонарь, горевший розоватым светом.
Гости встали. Монахи поклонились все тем же — со сложенными на груди руками — поклоном, после чего Цронцангамбо жестом пригласил всех встать. Наступила тишина.
— Эта… здрасьте, — не выдержал Косухин. — От имени трудового пролетариата России приветствую тибетских товарищей!
Получилось неплохо. Правда, кисло улыбнувшийся Арцеулов и не подумал переводить это витиеватое приветствие, но монахи вежливо кивнули. Один из них — самый старший — взглянул на Степу очень внимательно и взгляд его стал на мгновенье решительным и жестким.
«А ведь понимает, — сообразил Степа. — Надо его запомнить, чердынь!..»
Заговорил Тэд. Он произнес несколько вежливых слов, похоже, просто поздоровался, затем, указывая на каждого, назвал имена гостей и, судя по слову «Раша», попытался объяснить, кто они и как сюда попали. О себе он сказал совсем коротко, зато достал из вещмешка большой документ с многочисленными печатями и показал монахам. Очевидно, это были его верительные грамоты.
Документ изучали долго, впятером, после чего вернули его Тэду. Вновь наступила пауза, затем слово взял Цронцангамбо. Он говорил медленно, чуть нараспев, делая долгие перерывы, чтобы Тэд успел перевести Арцеулову, а тот — пересказать Степе.
— Я приветствую наших гостей. Приветствую ученого брата из далекой Америки, обратившего свои познания на изучение самого важного в мире — сокровищ учения Будды. Приветствую вас, братья из России. Мы чтим Будду Христа, просветившегося сотни лет назад в этих краях…
Он промолчал, а затем продолжил:
— В Шекар-Гомпе всегда были рады гостям. К сожаления, вы пришли в тяжелый час. Нашего монастыря больше нет. Мы — пятеро — последние монахи Шекар-Гомпа, а я, недостойный брат Цронцангамбо — его последний настоятель…
…Много веков назад Царь Севета Кунтузампо победил злую ведьму Браг Сринмо и низверг ее на землю. Ее застывшее тело, окаменев, стало тем, что теперь называют Тибет. Люди забыли об этом, а между тем, злая ведьма еще жива. Под каменной кожей струится голубая кровь, а в нескольких местах, где стрелы Кунтузампо пробили кожу насквозь, эта кровь кипит и испаряется, уходя потоком голубого света в небеса…