Крематорий стал последней каплей. Ингвар вздохнул и откровенно признался, что отстал от быстро мчащейся вперед жизни. Косухину оставалось лишь успокоить растерявшегося перед величием Революции интеллигента, указав на новые горизонты, открывшиеся в нынешнее время для художников — пролетариев кисти; в том числе — оформление массовых празднеств и «Окна РОСТА».
Ингвар растерянно развел руками, признавая свою отсталость в данном важном вопросе, но Арцеулов, наблюдавший эту сцену со стороны, не мог не заметить усмешки, промелькнувшей на лице художника. Она не была злой — Ингвару определенно нравился молодой комиссар, агитировавший его на создание пропагандистских лубков на тему разгрома Колчака или экономии керосина.
— Да-с, — подытожил Ингвар. — Явно отстал от жизни, господа. Признаюсь, господин Косухин, в последние годы у меня имел место явный, выражаясь современным языком, уклон. Все, знаете, Индия или Тибет, предания здешних…
— …мракобесов, — подсказал Степа.
— И иные недостаточно идейно выраженные занятия…
Он протянул небольшой портретик Степы, который успел набросать между делом. Красный командир Косухин был изображен отчего-то в гусарском кивере и с кинжалом в зубах. Все синяки и царапины на Степиной физиономии были зафиксированы с величайшей точностью.
— Спасибо, Николай Константинович! — Косухин и не думал обижаться. — Вы эта… прямо как наши товарищи из РОСТА… Ну, чисто Каледин вышел!
Ингвар поклонился, пообещав по возвращении в Россию немедленно записаться в загадочное РОСТА.
Между тем Арцеулов, укладывавший то немногое, что еще осталось из их имущества, внезапно наткнулся на вещь, о которой уже начал забывать.
— Господин Ингвар, — обратился он к художнику, — я рассказывал вам об этом. Взгляните…
И он протянул собеседнику эвэр-буре, подарок командира Джора. Художник осторожно взял рог в руки и поднес к свету.
— Господин Валюженич говорил, что это — точная копия рога Гэсэра, — наконец, проговорил он. — Признаться, не уверен. В разных источниках я видел изображения трех типов этого рога. К тому же ваш выглядит как-то очень ново. Впрочем…
Он достал блокнот и стал быстро набрасывать изображение рога. Глаза его прищурились, карандаш летал, словно наделенный своей отдельной жизнью. Рог на бумаге, как успел заметить любопытный Степа, получался как настоящий, даже с тенью.
— Постараюсь где-нибудь использовать, — Ингвар тщательно сравнивал рисунок с оригиналом. — Вам, господа, перешлю вашу часть гонорара, ежели, конечно, найдется покупатель на всю эту мистику… В Дели я покажу вам портрет Гэсэра…
— Ух ты!.. — только и мог вымолвить Степа.
— Не портрет, конечно, — рассмеялся своей оговорке Ингвар. — Просто картина. Я попытался изобразить Гэсэр-хана, каким его описывают легенды — на белом коне, с луком в руках, в тот момент, когда он прицеливается во врага…
Арцеулов вспомнил свое странное видение — командир Джор, рука, оттягивающая тетиву — и черная тень, дышавшая могильным холодом…
— Я бы хотел у вас спросить, господин Ингвар, — начал он, неуверенно взглянув на художника, наносившего последние черточки на рисунок.
— Да? — откликнулся тот. — Говорите, вы мне не мешаете.
— Я бы хотел узнать… Как вы можете объяснить то, что с нами произошло?
— Вы имеете в виду революцию, войну или что-то иное? — голос художника прозвучал неожиданно жестко и сурово.
— Не знаю… наверное, и это тоже. Но хотя бы то, что мы видели… Ведь как ни крути — этого не может быть. То есть, не должно быть! Всякая нечисть, нежить… Это мертвецкое гнездо Шекар-Гомп! Все эти Венцлавы, Анубисы…
— Боюсь, вы обратились не по адресу, — спокойно ответил Ингвар. — Я — художник, который увлекся Востоком, начитался легенд — и не больше. Ваш коллега, уверен, объяснит вам куда быстрее и доходчивее.
— А то! — не удержался Степа. — Ты, Ростислав, как был беляк, беляком и остался. Нечего Революцию путать со всякой мерзостью!
— Все-таки мерзостью? — как бы ненароком переспросил Ингвар.
— Да! — рубанул Косухин. — Мерзостью, это точно! Я себе это так вижу — какие-то гады, которые примазались к нашему большевистскому делу, готовят заговор. Они созвали всяких ученых-интеллигентов, чердынь его, научились, как этих нараков воскрешать, создали чертов 305-й полк, а теперь готовят себе кубло в Шекар-Гомпе! Ничего, доберемся и до них!
— Но кто же они, эти мерзавцы?
— Выясним, — угрюмо пообещал Степа, — не иначе, из попутчиков-интеллигентов, которым диктатура пролетарская не по нутру…
— Ох, уж эти интеллигенты! — согласился Ингвар. — Вам эта версия не по душе, Ростислав Александрович?
— Мне ее уже излагали, — капитан уклонился от комментариев. — Ну, а все-таки, Николай Константинович, что вы скажете?
— Я не политик, не историк, и даже не специалист по марксизму и этому, прости Господи, историческому материализму… Давайте я вам расскажу одно предание. Как раз тибетское. Сейчас все это становится модным. Запад всем надоел — подавай Восток…
— Блаватская, — вспомнил Арцеулов.
— Ну, госпожа Блаватская — явление относительно безвредное. Сейчас пошли другие, покруче. Ищут на Востоке чуть ли не марсиан. Скоро, вот увидите, понапишут такое, что куда там господину Уэллсу! Да-с, ничего не поделаешь — мода… А это предание — настоящее и довольно редкое… Мне рассказали его в одном монастыре неподалеку от Лхасы. Тот, кто мне его рассказывал — настоятель монастыря — уверял, что оно было записано где-то в XVII веке, но на самом деле значительно старше… Ну-с, постараюсь быть ближе к тексту…
Ингвар помолчал, затем вновь заговорил — медленно, немного нараспев, негромким глуховатым голосом:
— Когда был создан мир, он был похож на шатер с восьмью шестами, полог которого образовывало Небо. Небосвод вращался вокруг центра мира, где находилась великая гора Кайлас. Эта гора пронизывала мир снизу доверху — от мира подземного, где скрывались духи ада, через мир людей в небеса, где обитали боги-хранители Лха. Их много, и не всем им есть дело до мира людей. Но Великий Лха, Отец Бытия, пожалел людей и послал своих сыновей, чтобы они охраняли их, помогали в бедах…
…Их было четверо, сыновей Великого Лха: Лха Белых Небес, Лха Живого Света, Лха Внутреннего Покоя, но самым могучим был Лха Старший Брат, имени которого время не сохранило.
Отец Бытия, посылая их в мир людей, велел не вмешиваться в людские распри и в людскую суету. Люди должны сами определять свою судьбу — хорошо ли, плохо, но сами, без подсказки и приказа. Лха должны были следить за тем, чтобы угроза из Внешнего Мира, находящегося за пределами Шатра с восьмью шестами, не изменила людской жизни, и чтобы поддерживалось в нерушимости главное равновесие нашего мира — равновесие между Жизнью и Смертью, между теми, кто живет, и теми, кто превратился в духов-цхун…