– Ты че, Кость? Задело?
– Осколком, наверное.
– Подожди, я сейчас. Эй, санитары! Давай сюда, – крикнул он в траншею, но из отдаленной ячейки показалось лишь лицо такого же бойца. – Че гляделки вылупил? Ори дальше, зови санитаров – здесь раненый.
Боец понял и, повернув голову на сто восемьдесят градусов, закричал, вызывая санитаров.
– Щас, Кость! Кровищи-то сколько, видно, вену перебило. Надо ногу жгутом перетянуть.
Он вскрыл индивидуальный пакет, но тут появились санитары и сделали свое дело. Костю унесли. Колян сплюнул и вновь прильнул к пулемету. На высоту в его секторе взбиралось человек десять.
– Да когда вы, суки, угомонитесь? Сколько можно? Он вставил новый магазин, передернул затвор, прикинул, сколько у него осталось патронов, и прицельно, короткими очередями стал поражать атакующего противника. Атака застопорилась. Послышался гул работающих двигателей.
«Неужели подмога?» – мелькнула у Коляна мысль.
Откуда-то слева ударили скорострельные орудия, и духи, огрызаясь огнем, стали пятиться с высоты. «БМП», попадая из своих пушек в человека, разносила того снарядом в клочья. Духи организованно, но быстро отошли. Показались боевые машины. «Наши, с высот», – определил Коля. Значит, это не подмога. Он продолжил наблюдение.
Машины, разделившись на два направления, оттесняли врага на его исходные позиции. Но не надо бы им идти дальше. Колян предчувствовал, что добром этот маневр не кончится. Не понимал он, что, уже выйдя из укрытий, машины потенциально были обречены. Гранатометы достали бы их везде: и между высотами, и на плато. Так что экипажи машин, уходя дальше, уводили вместе с собой врага. И шли на верную смерть они осознанно.
Одновременно из дальнего окопа выскочили трое. Они побежали к лесу. Их из обгоревших деревьев увидели боевики. Когда Смагин, Коркин и Кузнецов забежали в пепелище, их пропустили вглубь, где, у самого обрыва, схватили.
Кузя верещал, что они сами, добровольно ушли от своих.
Командир-бородач презрительно смотрел на бывших солдат, стоящих в окружении его людей.
– Сами, говоришь? Своих бросил, пусть подыхают, да? Жить хочешь? Твар ты все. Свиния и твар. Убейте их!
Бойцы закричали, но на них навалились по трое. Запрокинув головы, полоснули по натянутой коже длинными, широкими ножами. Так режут баранов.
Бросив забившиеся в агонии окровавленные тела, боевики пошли вперед. Им нужна высота, и они ждали сигнала на последний штурм.
Предательство старослужащих не осталось незамеченным и с высоты, но помешать или предпринять что-либо командир роты уже не мог.
Получив передышку, Доронин приказал собраться всем, кто годен к бою, к останкам КНП. Здесь же был и Шах, незаметный в бою, Да он и не вел бой, а прошел к спасительной тропе, по приказу Доронина, и убедился, что она открыта и ею можно воспользоваться. Противника там не было.
Всего невредимых было четверо, восемь человек легкораненых, способных самостоятельно передвигаться на ногах и при необходимости вести недолгий бой, а также пятеро, имеющих ранения средней тяжести, которым требовалась помощь при движении. Остальные либо убиты, либо безнадежны, либо...
Доронин ясно сознавал, что возможности роты исчерпаны и дальнейшее сопротивление не имеет смысла. Но сдать позиции он, командир опорного пункта, права не имел. Поэтому он подозвал Шаха, о чем-то с ним посоветовался и объявил:
– Товарищи бойцы, друзья. Вы сделали все, что могли, и даже больше, выдержали удар многократно превышающего по численности противника. За это вам великая благодарность. Дальнейшее сопротивление считаю бесполезным и приказываю всем, кто может передвигаться, захватить с собой, сколько сможете, раненых и уходить. Этот человек, – Доронин указал на Шаха, – выведет вас навстречу к пробивающимся к нам войскам. Оружие взять с собой. На сборы пять минут. Горшков?
– Я, товарищ старший лейтенант!
– Как сам? Цел?
– А че мне будет?
– Вот и хорошо. Ставлю тебе персональную задачу. Шах поведет людей, ты будешь замыкать колонну. Учти, на тебе большая ответственность. Если вас будут преследовать, ты должен прикрыть отряд. Все понял?
– Не все.
– Что не понял?
– А вы что, остаетесь?
– Остаюсь, Коля! Мне по штату не положено по кидать без приказа эту высоту.
– Тогда я тоже остаюсь.
– Эт-то что за базар, Горшков? А раненых кто прикрывать будет? Выполнять приказ!
– Но здесь же тоже раненые остаются.
– Да, но, к сожалению, всех вынести у нас нет сил. И этим парням, что остаются, уже никакая медицина не поможет. Вот так. Иди!
– Может, передать че хотите? Я бы передал, если выйдем к своим, конечно.
– Передать?.. А ты прав. Подожди секунду.
Отряд, ведомый Шахом, после применения средств задымления местности, скрытый от врага дымом, высотой и небольшой расщелиной, удалялся в сторону дальней небольшой рощи, левее аула.
Доронин достал фотографию, где они были сняты вместе с Катей и Викой, немного подумав, написал на оборотной стороне:
«Извини, любимая! Это мое последнее послание. Я не вернусь, увы, такова судьба. Но, погибая здесь, в чужих горах, я ухожу из жизни с любовью к тебе, моя единственная. Помни, что я любил тебя, но так уж сложилось. Целую тебя тысячу раз. Прощай, родная! Теперь уже вечно твой Александр!».
Он поставил дату, хотел еще что-то дописать, но времени не было.
– Будешь в части, передай это Чиркову, помнишь такого офицера?
– Помню.
– Ну давай, Коль, иди. Удачи вам.
– Прощайте, товарищ старший лейтенант. Я вас никогда не забуду.
– Давай, давай.
Колян повернулся и, смахивая вдруг набежавшие слезы, побежал догонять раненый отряд. Доронин тем временем вернулся на высоту. Егоров пришел в себя, он умирал, это было очевидно, но еще держался. Валера попросил вынести его на воздух. Доронин вытащил десантника.
– Конец, Сань?
– Конец!
– Раненых много?
– Всех, кого возможно, отправил с Шахом.
– Правильно сделал. А Панкрат-то, Сань, не трус. Подорвал он себя вместе с духами, своими глазами видел, а я стрелял в него.
– Помолчи, Валер, не теряй силы.
– А зачем они мне теперь? – Валера выговаривал слова раздельно; с трудом.
Доронин промолчал. Он встал, посмотрел в сторону ущелья, Малой высоты. Противник начал вновь собираться в отряды, решив, наверное, на этот раз окончательно сбить оборону. Александр вынес рацию, связался с Восторженным. Тот ответил мгновенно:
– Высота! Слушаю тебя, дорогой, говори! Восторженный на связи. Как у вас дела? Высота? Слышишь меня?