И Клайд, услышав об этой новой неудаче, погрузился в тревожное, мрачное молчание, даже не пытаясь хоть чем-то утешить Роберту. Он не знал, что сказать, и больше всего боялся, как бы она теперь не потребовала от него чего-нибудь такого, чего ему не позволит выполнить безденежье и более чем неопределенное положение в ликургском обществе. Но Роберта почти ничего не говорила на обратном пути. Она сидела неподвижно и смотрела в окно, думая о том, что она совсем беззащитна и ее положение становится с каждым часом все ужаснее. Чтобы оправдать свое молчание, она пожаловалась на головную боль. Ей хотелось остаться одной, подумать еще, решить, что делать дальше. Она должна что-то предпринять. Это она знала. Но что? Как? Что она может сделать, как спастись? Она чувствовала себя, как загнанный зверь, который вынужден бороться не на жизнь, а на смерть. Она думала о тысяче маловероятных или просто неосуществимых способов спастись - и каждый раз возвращалась к единственному решению, которое представлялось ей действительно возможным, единственно разумным и надежным: этим решением был брак. Почему бы Клайду не жениться на ней? Разве она не пожертвовала для него всем вопреки своей воле и своим убеждениям? Он настоял на этом. В конце концов, кто он такой, чтобы ею пренебрегать? Действительно, по временам, особенно с тех пор, как пришла эта беда, Клайд в страхе, как бы из-за всего этого не рухнули его мечты и планы, связанные с Сондрой и Грифитсами, вел себя так, что Роберта не могла не понять: его любовь мертва, и он озабочен ее несчастием не ради нее самой, а лишь потому, что оно может повредить ему, Клайду. Чаще всего это безмерно пугало ее, но иногда и возмущало, и понемногу она пришла к мысли, что, оказавшись в таком отчаянном положении, она вправе потребовать того, о чем и не мечтала бы при обычных обстоятельствах, - даже брака, раз нет другого выхода. А почему бы и нет? Разве ее жизнь не так же ценна, как его? И разве Клайд не связал добровольно свою жизнь с ее жизнью? Так пусть он постарается помочь ей теперь, а если это не удастся, пусть принесет последнюю жертву единственную, которая, видимо, может ее спасти. В конце концов, кто все эти светские люди, с которыми он так считается? Как может он требовать, чтобы она в такую критическую минуту пожертвовала собою, своим будущим, своим добрым именем только потому, что он заинтересован в этих людях! Они сделали для него не так-то много, - уж конечно, меньше, чем она. Он убедил ее уступить ему, а теперь она ему наскучила, и только поэтому он покидает ее в такой тяжелый час? В конце концов, каковы бы ни были его отношения с людьми, которыми он так дорожит, разве не признают эти люди, что она вправе поступить так, как она вынуждена поступить?
Она много размышляла об этом, особенно после второго безуспешного визита к доктору Глену. В иные минуты на лице ее под влиянием тяжких мыслей вдруг появлялось столь несвойственное ей вызывающее, решительное выражение. Она крепко стискивала зубы. Решение принято. Клайд должен на ней жениться. Она заставит его, если другого выхода не будет. Она должна! Должна! У нее семья, мать. А что подумают Грейс Марр, Ньютоны, все, кто ее знает? Какой ужас, и стыд, и горе ожидают всех ее родных - отца, братьев, сестер! Невозможно, невозможно! Этого не должно и не может быть. Трудно ей будет настаивать, зная, как много значат для Клайда его надежды на будущее. Но что же, что ей остается делать?
И поэтому на другой же день, к немалому своему удивлению (так как накануне они провели вместе весь вечер), Клайд получил новую записку, в которой говорилось, что вечером он опять должен быть у Роберты. Ей нужно с ним поговорить. В тоне записки было что-то вызывающее и требовательное, чего никогда не бывало раньше в ее письмах к нему. И сразу он с тревогой подумал, что это новое настроение, если его не удастся рассеять, легко может оказаться гибельным для него; и ему пришлось принять кроткий вид и согласиться: он пойдет и выслушает все ее соображения или жалобы.
Придя поздно вечером к Роберте, Клайд нашел ее такой спокойной, какой она не была ни разу за весь последний месяц, - это его немного удивило: он ожидал увидеть ее в слезах. Но Роберта казалась настроенной более примирительно; в тревожных раздумьях, в поисках спасительного выхода пробудилась и теперь пришла ей на помощь ее врожденная изворотливость.
- Что ж, Клайд, нашел ты другого доктора или придумал еще что-нибудь? спросила она, прежде чем сказать о своем решении.
- Нет, Берта, - ответил он мрачно и устало: его мозг был измучен и напряжен до предела. - Я пытался, ты же знаешь, но чертовски трудно найти кого-нибудь, кто не побоится впутаться в такую историю. По совести говоря, я совсем стал в тупик. Не знаю, как нам быть, разве что ты что-нибудь придумаешь. А ты не слыхала, к кому можно обратиться?
Еще тогда, когда они возвращались после первого визита к врачу, Клайд предложил Роберте поближе сойтись с девушками из иммигрантских семей: через них постепенно можно было бы получить полезные сведения. Но у Роберты был неподходящий характер для такой легкой дружбы, и из этого ничего не вышло.
Заявив, что он "стал в тупик", Клайд дал ей желанную возможность предложить ему тот выход, который она считала неизбежным и неотложным. Однако она не знала, как примет Клайд ее решение, и потому колебалась, подбирая нужные слова. Она покачала головой и наконец с неподдельным волнением заговорила:
- Ну, вот что я тебе скажу, Клайд. Я много думала обо всем и не вижу никакого выхода... если... если только ты не женишься на мне. Ты сам знаешь, прошло уже два месяца. Если мы не поженимся сейчас же, все откроется, понимаешь?
Она сказала это с видимой твердостью, порожденной убеждением, что она права, но в глубине души с тревогой ждала, как примет ее слова Клайд. На его лице внезапно отразились изумление, негодование, растерянность и страх, и из этой сложной мимической игры можно было понять только одно: что ему нанесли жестокую, несправедливую обиду. Сближаясь все больше и больше с Сондрой, он слишком высоко занесся в своих надеждах, - вот почему теперь, выслушав требование Роберты, он сразу нахмурился, и его хоть и тревожную, но сравнительно мягкую предупредительность сменил испуг, смешанный с возмущением и решимостью во что бы то ни стало избежать столь тяжких последствий. Для него это означало бы полный крах: потерю Сондры, потерю места, крушение всех надежд на карьеру и честолюбивых замыслов, связанных с Грифитсами, - словом, всего! Мысль эта была ему отвратительна, и в то же время он не знал, как быть дальше. Но он не согласен! Не согласен! Он никогда на это не пойдет! Никогда! Никогда! Никогда!!!
Однако после короткой паузы он сказал уклончиво:
- Ну, видишь ли, это хорошо для тебя, потому что тогда все устроится без всяких хлопот. А как со мной? Не забывай, что мне нелегко это сделать при теперешнем положении вещей. Ты же знаешь, у меня совсем нет денег. У меня только одно и есть - моя работа. И потом мои родственники о тебе пока ничего не знают, решительно ничего. И если теперь вдруг откроется, что мы с тобой все это время были в связи и что получилась такая история и я должен немедленно жениться... Уж я и не знаю! Они увидят, что я врал им, и наверняка рассердятся. И что тогда? Они могут даже выгнать меня.