- Ладно, тогда я отнесу ваш чемодан в комнату, а вы запишитесь в книге посетителей. Ваша супруга, наверно, желает немного освежиться?
Он пошел вперед, подхватив чемодан, хотя Клайду ужасно хотелось вырвать чемодан у него из рук. Он совсем не собирался ни записываться здесь, ни оставлять свой чемодан. И не оставит! Он сейчас же заберет его назад и наймет лодку. Но, как бы то ни было, ему пришлось записаться в книге: Клифорд Голден с женой - "простая формальность", как сказал хозяин, - и только после этого он получил обратно свои вещи.
И как будто затем, чтобы усилить его волнение, замешательство и тревожные мысли о том, какие еще новые события и люди станут у него на дороге, прежде чем он пустится в это опасное плавание, Роберта вдруг заявила, что так как сейчас жарко и они вернутся сюда обедать, то она оставит здесь шляпу и пальто: на ее шляпе Клайд заметил фабричную марку Броунстайн в Ликурге - и уже размышлял о том, что благоразумнее: оставить ее или уничтожить. Но он решил, что, может быть, после... после... если он действительно сделает это... будет безразлично, останется ли на шляпе фабричная марка или нет. Разве без этого ее не опознают, если найдут? А если не найдут, то все равно никто не будет знать, кто она и откуда.
Встревоженный и сбитый с толку, почти не сознавая, что думает и что делает, Клайд взял свой чемодан и направился к пристани. Потом, бросив чемодан в лодку, спросил у лодочника, где тут лучшие виды, - хотелось бы их сфотографировать. И наконец, выслушав какое-то ненужное ему объяснение, помог Роберте (она казалась ему теперь почти бесплотной тенью, вступающей в нереальную лодку на чисто воображаемом озере), спрыгнул сам, сел на среднюю скамью и взялся за весла.
Гладь озера, спокойная, глянцевитая, с радужным отливом, походила не на воду, а скорее на нефть или на расплавленное стекло, что огромной, плотной и тяжелой массой покоится на тверди земной, сокрытой где-то глубоко внизу. Легкое, свежее, пьянящее дуновение лишь едва заметно рябило поверхность озера. И густые, пушистые ели по берегам - повсюду ели, высокие, с копьевидными верхушками. А за ними - горбатые спины темных, далеких Адирондакских гор. Ни одной лодки на озере. Ни дома, ни хижины по берегам. Клайд искал глазами лагерь, о котором говорил проводник, но ничего не видел. Он прислушивался, не звучат ли где-нибудь голоса. Но если не считать тихого плеска его собственных весел да голосов лодочника и проводника, которые беседуют в двухстах... трехстах... пятистах... в тысяче футов позади, - ниоткуда ни звука.
- Как здесь мирно и тихо, правда? - Это сказала Роберта. - Так спокойно все! По-моему, тут очень красиво, гораздо красивее, чем на том, другом озере. Какие высокие деревья! А горы! Когда мы ехали сюда, я все время думала, какая прохладная и тихая эта дорога, хотя и немного тряская.
- Ты говорила с кем-нибудь здесь, в гостинице?
- Нет, ни с кем. А почему ты спрашиваешь?
- Я думал, может быть, ты кого-нибудь встретила. Хотя сегодня здесь, кажется, мало народу.
- Да, на озере никого не видно. А там я видела только двух мужчин в бильярдной и одну девушку в дамской комнате - вот и все. Какая холодная!
Она опустила руку за борт, в сине-черную воду, потревоженную его веслами.
- Холодная? Я еще не пробовал.
Клайд перестал грести, опустил руку в воду и задумался. Не следует сразу плыть к тому острову на юге. Он слишком далеко... и еще слишком рано... это может показаться ей странным. Лучше немного подождать. Подумать еще немного... еще раз осмотреться. Роберта захочет позавтракать (господи, еще завтрак!), а вон примерно в миле отсюда виднеется живописный мыс. Можно пристать там и сначала позавтракать... это она позавтракает, он ничего не будет есть сегодня. А потом... потом...
Роберта смотрела на тот же мыс: изогнутая полоска земли, густо поросшая высокими елями, далеко врезалась в озеро и сворачивала к югу. И Роберта сказала:
- Милый, ты не присмотрел местечка, где можно пристать и поесть? Я уже немножко проголодалась, а ты?
(Если бы только она не называла его каждую минуту "милым"!)
Маленькая гостиница и сарай для лодок на северном берегу становились все меньше и меньше; теперь они напоминали купальню и пристань на озере Крам в тот день, когда он в первый раз катался там на лодке; тогда ему хотелось поехать на такое озеро, как это, близ Адирондакских гор; он мечтал о таком озере... и о встрече с такой девушкой, как Роберта... И над головой плывет такое же пушистое облачко, как то, что плыло над ним в тот роковой день на озере Крам.
Как все ужасно и как трудно!
Они могут сегодня поискать здесь водяные лилии, чтобы убить время, прежде чем... убить время... убить (боже!)... Нельзя больше думать об этом, если он хочет в конце-концов это сделать. Во всяком случае, сейчас нечего задумываться.
И Клайд причалил к тому месту, которое облюбовала Роберта, - в глубине крошечной бухты с небольшим, желтым, как мед, песчаным пляжем; с северной и восточной стороны изгиб берега надежно укрывал ее от любопытных взглядов. Они высадились. Клайд осторожно вынул завтрак из чемодана и, пока Роберта раскладывала его на газете, разостланной на песке, ходил по берегу, делая вымученные замечания о красоте пейзажа, о том, как хороши ели, как мила бухточка... и при этом думал... думал об острове в дальней части озера и о какой-нибудь другой бухте за островом, о том месте, где, несмотря на свое слабеющее мужество, он должен все же совершить предстоящее ему жестокое, страшное дело... нельзя упустить понапрасну этот старательно подстроенный случай, если... если только он и впрямь не собирается бежать... и навсегда покинуть то, что больше всего хотел бы сохранить.
Но какое черное дело - и опасное... теперь все это придвинулось вплотную... опасно совершить какую-нибудь ошибку... вдруг, например, он не сумеет перевернуть как следует лодку... или не сможет... не сможет... господи!.. А потом, может быть, обнаружится, что он... он... убийца! Его арестуют. Будут судить. (Он не может, он не сделает этого, - нет, нет нет!)
А Роберта сидела рядом с ним на песке, умиротворенная и, видимо, довольная всем на свете. Она что-то напевала, потом начала высказывать всякие практические соображения о будущем, о том, каково теперь будет их материальное положение, куда и как они поедут отсюда (пожалуй, лучше всего в Сиракузы, и Клайд как будто ничего не имеет против) и что они будут там делать. Роберта слышала от своего зятя, Фреда Гейбла, что в Сиракузах открывается новая фабрика воротничков и рубашек. Может быть, Клайд устроится там хоть на время. Позже, когда самое трудное останется позади, она и сама поступит туда же или на какое-нибудь другое предприятие. А пока, так как у них очень мало денег, им надо бы снять небольшую комнату в какой-нибудь семье, - или, если ему это не нравится (ведь они теперь не так близки, как раньше), может быть, две комнатки рядом. Дело в том, что за его показной любезностью и предупредительностью она все же чувствовала упорный протест.
А Клайд все думал. Ну, что толку теперь в этих разговорах? Какая разница - согласится он с нею или не согласится? Он говорит с нею так, словно завтра она еще будет здесь. А ее не будет. Ведь его - и ее - ждет совсем другое. Великий боже!