– Да не в этом дело! Как ты не понимаешь – я через двадцать лет все-таки дождалась…
– Чего ты дождалась, голова садовая? Чего? Ну трахнулась с ним, и дальше что? Может, еще пару раз трахнешься… в лучшем случае, а потом?
– Я не знаю и знать не хочу, что будет потом, мне про потом неинтересно, в сорок семь лет интересно про сейчас, про сию минуту.
– Может, ты и права, – вдруг грустно проговорила Люба. – А что будет с Котей?
– С Котей… Котю я, кажется, люблю.
– Интересная логика! А с этим недопеском что?
– Не знаю… Безумие, наваждение, сексуальный шок, реванш, сбывшаяся мечта, не знаю… Знаю только, что не могу спокойно быть рядом с ним, умираю от желания… Все про него понимаю, ты не думай, я ничуточки не обольщаюсь, я просто добираю то, что недобрала, и он тоже…
– Ну он, допустим, недобрал, но про тебя я бы этого не сказала, у тебя, кажется, никогда недостатка в мужиках не было…
– Ах, Любка, это все не то, пойми, это как… Ну, если бы тебе вдруг подарили кусочек твоей молодости, всего пять дней, и ты можешь что-то наверстать…
– Пять дней? Почему именно пять?
– Потому что через пять дней он уезжает!
Тут появился очень смущенный, но довольно чистый Марат.
– Простите ради бога, но…
– Да ладно, мне уже все объяснили, можете себя не утруждать, – очень сухо проговорила Люба. – Иди умойся и причешись! – басом приказала она мне.
Я бросилась в ванную. Видок у меня был еще тот! Глаза горели каким-то мартовским кошачьим огнем, щеки пылали, губы вполне недвусмысленно припухли. Я быстро приняла душ, потому что все тело было в песке, тщательно умылась холодной водой, стараясь при этом думать о чем-нибудь очень добродетельном. И когда я вышла, Любка, взглянув на меня, проворчала:
– Вот теперь ты отдаленно напоминаешь приличную женщину!
– Суровая дама, – сказал Марат, когда мы сели в машину.
– Да, знаешь, мы как-то в Новый год играли в такую игру – пишется рассказ без прилагательных, желательно о всех присутствующих, пишет кто-то один, а потом все остальные называют прилагательные, самые нелепые, автор их вписывает, а потом вслух читает рассказ. И порою бывают уморительные совпадения. Вот и Люба в таком рассказе оказалась свирепой Любовь Израилевной. Мы потом ее только так и звали, а вообще она ужасно добрая, моя Любка, я страшно ее люблю.
Мы подъехали к дому, поднялись по лестнице, стараясь держаться на расстоянии, чтобы нечаянно не коснуться друг друга, это было слишком опасно. «Мы провода под током», – вспомнился мне опять Пастернак.
– Ну наконец-то, – приветствовала нас Дашка и наградила поцелуем каждого из родителей. – Вы голодные?
– Да!
– Понимаешь, мы хотели после купания зайти в кафе, а в результате Марат черт-те сколько проканителился с колесом, затем мы куда-то не туда заехали, поэтому так припозднились.
– Ничего, сейчас я вас накормлю! Пойдемте на кухню, а то Данька уже лег.
Пока она возилась с ужином, они с Маратом обсуждали, куда нам с ним следует съездить, потом Дашка вручила ему ключи от машины, объяснила, где она стоит, и т. д. Мы с Маратом накинулись на еду, а наша дочка, подперев кулачком подбородок, с любовью и умилением взирала на нас. А я, дура набитая, чувствовала себя совершенно счастливой – я сидела за столом с мужчиной, которого любила больше всех на свете (я как-то забыла, что эта любовь осталась в далеком прошлом), и с единственной обожаемой дочерью, моей и этого мужчины. В какой-то момент мы с Дашкой встретились глазами, и, кажется, она прочитала мои мысли и улыбнулась мне, грустно и отчасти виновато. Хотя, видит Бог, ее вины тут не было.
– Папа, перебирайся-ка ты к нам, зачем тебе жить у чужих людей, когда у нас есть свободная комната.
Что она делает?! Я же погибну!
– О, это просто прекрасно! – вскричал Марат. – Завтра же и переберусь, если, конечно, Кира не возражает.
Я понимала, что надо, надо возразить, причем категорически, но при мысли о том, что у нас будут не только дни, но еще и ночи…
– Папа, а ты прямо сегодня и оставайся, я сейчас тебе все приготовлю!
– Нет, девочка, это невозможно, я должен предупредить хозяев квартиры, привести там все в порядок, оставить машину и так далее. Но завтра вечером я уже буду здесь, с вами, мои дорогие…
Зазвонил телефон, звонок явно междугородний. Неужели Котя?
Это и в самом деле был Котя.
– Кузенька, я тебя не разбудил?
– Нет, что ты, ну как там дела?
– Да вроде бы все не так уж страшно. Дашино лекарство и бандаж очень пригодились, так что передай ей привет и благодарность от будущей сводной сестры. Я все рассказал Надюше, она очень за меня рада. Кузенька, почему ты молчишь?
– Я просто слушаю.
– А что у тебя с голосом, что-то случилось?
– Нет, ничего, я просто очень сегодня устала, а ты, думаю, вообще с ног валишься.
– Ну ладно, моя хорошая, ложись спать, я тоже сейчас лягу, а утром представлю себе, как ты плещешься в море, и мне сразу станет легче. К тебе там еще никто не приклеился?
– Когда? – честным голосом спросила я. – Ты ведь только сегодня улетел (а я уже много чего успела). Котенька, не думай ни о чем дурном, ложись спать и береги себя.
– Для тебя?
– Конечно.
Ну почему, почему так бывает? Годами ничего в твоей жизни не происходит, а потом вдруг события начинают громоздиться одно на другое и только успевай поворачиваться. И все зависит лишь от воли случая. Вот предпочти Дашка Марину Фельдман Марине Воробьевой – и все, мы с Маратом не встретились бы. Не попади Котин зять в аварию, Котя не улетел бы и не было бы этого вечера…
– Мама, я вдруг так захотела спать, просто ужас, ты проводишь папу?
– Детка, я уже ухожу.
– Нет, папочка, ты не уходи, сиди сколько хочешь, а я пойду спать. Спокойной ночи, папочка!
Нежно поцеловав папочку и мамочку, Дашка ушла к себе. И я тут же очутилась в объятиях Марата.
– Пусти, Марат, а вдруг Дашка еще вернется!
– Нет, нет, она не вернется, я не могу, пойдем, пойдем к тебе, скорее…
Я была не в силах противиться ему, но при мысли, что вот на этой самой кровати я позавчера лежала с Котей, мне стало как-то не по себе.
– Нет, Марат, милый, не надо!
– Ну почему, почему? Я так тебя хочу…
– Марат, я не хочу опять наспех, кое-как, вот утром я останусь одна, ты придешь, и у нас будет сколько угодно времени, а сейчас нет, не могу, я устала, пусти!