Хоффман, герой газетных вырезок, был богат, сказочно богат. Чуть дальше первая страница «Фигаро» опубликовала сообщение о пожаре на фабрике игрушек и о гибели Хоффмана в огне. Иллюстрировала колонку красноречивая фотография: пламя пожирало здание, а собравшаяся вокруг огромная толпа завороженно наблюдала за чудовищным спектаклем. Из огромного скопления народа камера фотографа выделила опустошенное лицо мальчика с испуганными глазами.
Тот же затравленный взгляд появлялся и на другой газетной фотографии. На сей раз в статье рассказывалась мрачная история о ребенке, который просидел семь дней под замком в подвале в кромешной темноте. Мальчика вызволили полицейские, обнаружившие его мать мертвой в одной из комнат квартиры. Лицо ребенка, которому исполнилось, наверное, не больше семи-восьми лет, казалось прозрачным, а глаза — бездонными, как омут.
Постепенно части кошмарной головоломки занимали свои места, и Симону пробрала дрожь. Но белых пятен оставалось еще много, а притягательность старых снимков имела воистину гипнотическую силу. Вырезки следовали в хронологическом порядке, перемещаясь по шкале времени. Во многих говорилось о людях, чьи имена канули в Лету. Симона о них никогда даже не слышала. Среди них выделялась девушка ослепительной красоты, Александра Альма Мальтис, наследница кузнечной империи в Лионе. Марсельский журнал упоминал о девушке в связи с ее помолвкой с молодым, но уважаемым инженером, изобретателем игрушек Лазарусом Жаном. К вырезке прилагалась серия фотографий, на которых блестящая пара раздавала игрушки детям в приюте на Монпарнасе. Молодые люди светились счастьем и любовью. «Моя цель состоит в том, чтобы каждый ребенок в стране, в какой бы семье он ни родился, мог иметь игрушки», — гласила подпись под фотографиями.
Позднее другая газета извещала о свадьбе Лазаруса Жана и Александры Мальтис. Официальная фотография жениха и невесты была сделана у подножия парадной лестницы Кравенмора.
Лазарус, в расцвете молодости, обнимал свою нареченную. Ни одно облачко не омрачало эту счастливую картину. Молодой и предприимчивый Лазарус Жан приобрел роскошное имение, рассчитывая, что оно станет его семейным очагом. Виды Кравенмора сопровождало сообщение.
Галерея лиц и репортажей прирастала новыми и новыми фотографиями и вырезками, расширяя экспозицию героев и событий прошлого. Симона остановилась и вернулась назад. Ее неотступно преследовало опустошенное, перепуганное лицо мальчика. Симона погрузилась в омуты его глаз, исполненных отчаяния, и постепенно — не сразу — узнала глаза человека, к кому питала самые теплые чувства, связывая с ним определенные надежды. Те глаза принадлежали не Жану Невилю, герою рассказа Лазаруса. Они были ей знакомы, до боли знакомы. Она смотрела в глаза самого Лазаруса Жана.
Ее душу как будто заволокло черным облаком. Женщина глубоко вздохнула и зажмурилась. Раньше чем за спиной раздался голос, Симона шестым чувством поняла, что в комнате кто-то есть.
Ирен с Исмаэлем взошли на вершину скалистой гряды незадолго до четырех часов дня. Избитые до синяков и жестоко изрезанные о камни руки и ноги свидетельствовали о том, насколько тяжело дался им путь наверх. Такую цену ребятам пришлось заплатить за переход по заповедной тропе. Исмаэль предвидел, что подъем по отвесным скалам будет нелегкой задачей, однако в действительности он оказался намного хуже и опаснее, чем юноша мог вообразить. Ирен показала ему пример редкого мужества, ибо ни разу не пикнула и даже рта не раскрыла, чтобы пожаловаться на боль и ссадины, исполосовавшие кожу.
Девочка карабкалась по уступам и рисковала штурмовать вертикальные утесы, куда в здравом уме не полез бы никто. Когда наконец ребята достигли кромки леса, Исмаэль просто молча обнял ее. Огонь, горевший в душе этой девочки, не сумела бы погасить вся вода в океане.
— Устала?
Ирен, едва дышавшая, покачала головой.
— Тебе не говорили, что ты самый упрямый человек на свете?
Слабая улыбка выступала на губах девочки.
— Ты еще не знаешь мою маму.
Не дожидаясь ответа юноши, Ирен взяла его за руку и потянула в лес. У них за спиной, у подножия пропасти, плескались морские волны.
Если бы однажды Исмаэлю сказали, что он вскарабкается на этот дьявольский обрыв, он ни за что не поверил бы. Но если дело касалось Ирен, он был готов поверить чему угодно.
Симона медленно повернулась, обратившись лицом к сумраку. Она ощущала присутствие постороннего. Она даже слышала его размеренное дыхание. Но ей не удавалось его увидеть. Свет, исходивший от множества свечей, не проникал сквозь завесу мрака, которая отгораживала дальнюю часть комнаты, превращая ее в пустую сцену без задника. Симона вглядывалась в темноту, скрывавшую неизвестного. Женщиной владело дивное спокойствие, дарившее поразительную ясность мысли, чего она никак не ожидала. Ее чувства и разум обострились, отмечая с ужасающей точностью все, что происходило вокруг, до мельчайших подробностей — движение воздуха, малейший звук, мерцание бликов. Защищенная броней непоколебимого спокойствия, она молча стояла напротив сгустка сумрака и ждала, пока неизвестный проявит себя.
— Странно видеть вас здесь, — произнес наконец голос из глубины сумрака. Он звучал приглушенно, будто издалека. — Вы боитесь?
Симона покачала головой.
— Хорошо. Не стоит. Вам нечего бояться.
— Вы собираетесь и дальше прятаться, Лазарус?
За вопросом последовало длительное молчание. Дыхание Лазаруса стало чуть громче.
— Предпочитаю оставаться здесь, — ответил он, нарушив паузу.
— Почему?
В темноте что-то блеснуло. Мгновенная искра, едва уловимая.
— Почему бы вам не присесть, мадам Совель?
— Пожалуй, я постою.
— Как угодно. — Незримый собеседник снова умолк. — Наверное, вы задаетесь вопросом, что происходит.
— В том числе и этим, — резко отозвалась Симона, позволив прорваться негодованию.
— Тогда, может, будет проще, если вы зададите мне все ваши вопросы. А я постараюсь на них ответить.
Симона возмущенно фыркнула.
— Мой первый и последний вопрос — как отсюда выйти? — язвительно сказала она.
— Боюсь, это невозможно. Пока невозможно.
— Отчего же?
— Это ваш второй вопрос?
— Где я нахожусь?
— В Кравенморе.
— Как я сюда попала и зачем?
— Вас принесли…
— Вы?
— Нет.
— Кто же?
— Вы с ним незнакомы… еще.
— Где мои дети?
— Не знаю.
Симона шагнула к сумрачной завесе. Ее лицо покраснело от гнева.
— Подлый ублюдок!
Она решительно двинулась туда, откуда доносился голос. Постепенно ее глаза различили силуэт сидевшего в кресле мужчины. Лазарус. Однако лицо его выглядело как-то странно. Симона остановилась.