– Ну, Мавзолей вы знаете? – Ей внезапно стало весело.
– Знаю. Во всяком случае, могу найти. Но там людей много.
– Хорошо… – Ника вспомнила вечно полную народа Главную Площадь и поняла, что встречаться там и вправду неудобно. – Александровский сад. Там есть искусственный грот, слева – скамейка…
– Понял. В десять вас устроит? Виктория Николаевна взглянула на часы:
– Да. Как я вас узнаю?
– Я буду в форме, так что не ошибетесь. Впрочем, я вас сам узнаю. Надеюсь, фотографии не очень врут. – Это комплимент? – Ника почему-то представляла себе этот разговор совсем по-другому: тонкие намеки, затем угрозы…
– Конечно! – В трубке вновь послышался смех. – До встречи, Виктория Николаевна…
Ника долго сидела у стола, держа в руке замолчавшую трубку. Все оказалось просто: позвонил молодой человек с приятными манерами, пригласил на свидание… Наверно, «малиновые» подумали и об этом: зачем раздражать того, кто нужен? В любом случае на встречу надо идти. Ведь этот человек видел Орфея, говорил с ним…
В Александровском саду было людно, хорошая погода словно приглашала погулять. Правда, в самом саду мало кто задерживался, все шли вперед, к Главной Площади, или обратно – к Манежу. Ника прошла мимо изуродованного обелиска 300-летия династии Романовых и поспешила вперед, к небольшому гроту, странным образом уцелевшему возле мрачной краснокирпичной стены. Две скамейки – обе пустые. На циферблате – без трех десять.
– Виктория Николаевна?
От неожиданности она вздрогнула. Человек подошел незаметно. Похоже, они оказались в этом месте одновременно, но неизвестный был наблюдательнее.
– Значит, левая скамейка?
Приметы совпадали: новенькая красивая форма, большие темные очки, прикрывавшие глаза. Странно, петлицы оказались не малиновыми, а почему-то голубыми. Летчик? Но у пилотов цвет был немного другим. Незнакомец, похоже, молод, но очки не позволяли увидеть лицо.
Они присели на скамейку, неизвестный достал папиросы, но тут же убрал коробку – Можете курить. – Нике стало интересно. Зачем очки? Неужели шпионы действительно обязаны носить дурацкие черные стеклышки? Или этот маскарад нужен для пущей многозначительности?
Молодой человек нерешительно хлопнул по карману, где, очевидно, лежало курево, и покачал готовой:
– Нет, не буду. Постараюсь бросить. Вас мои очки смущают? Извините, у меня с глазами не все в порядке.
Он снял очки и попытался улыбнуться. Да, человек с голубыми петлицами был молод, не старше двадцати пяти, но лицо его выглядело бледным и изможденным. Ника вспомнила: этот человек болен. Удивили глаза – странные, словно неживые. И все-таки лицо показалось знакомым. Ника запоминала людей сразу, забывая очень нескоро. Она напрягла память – ну конечно! И голос она узнала его даже по телефону!
– Простите… Вы – Сергей? Сергей Пустельга?
Лицо дернулось словно от боли. Пустые, тусклые глаза взглянули в упор:
– Мы… были знакомы?
– Ну конечно! – Она даже не обратила внимание на «были». – Как же вы не помните? С вашей-то профессией!
Последнюю фразу Ника произнесла не без иронии. Сергей невесело улыбнулся.
– .Вот так подготовился к разговору, Виктория Николаевна! А я еще думал, с чего лучше начать?.. Для профессии своей я сейчас не очень гожусь: болен. У меня то же самое, что у Юрия Петровича…
И тут Нике все стало ясно. Сергей лежит в той же больнице, что и Орфей! Амнезия, потеря памяти – Пустельга не помнил ее…
– Я не помню не только вас, но и своих родителей, Виктория Николаевна. Впрочем, вас это вряд ли заинтересует. Я обещал вам рассказать о Юрии Орловском…
– Да, конечно… Вы его видели?
– Видел. Он на четвертом этаже в сорок третьей палате. Палата отдельная, два человека за дверью…
Сердце отчаянно билось. Значит, правда, Орфей в Столице, почти рядом! Он болен, его охраняют… «Два человека за дверью» – тон, каким это сказано, показался странным. Похоже, Сергей сочувствовал – или хорошо разыгрывал сочувствие.
– Как он? Изменился… сильно?
– Я не видел его раньше. Наверно, изменился. Впрочем – вот…
Пустельга достал небольшую фотографию. Ника еле сдержалась, чтобы не выхватить ее из рук. Да, это он, Орфей! Похудевший, изменившийся, но живой… Слава Богу, живой…
– Снимали на балконе, – пояснил Сергей. – Позавчера. На здоровье он не жалуется. Только память…
– Юрий… Он… совсем ничего не помнит? – Ника, не отрываясь, разглядывала снимок. Да, лицо Орфея стало каким-то другим. У него не было подобного взгляда: словно сквозь знакомые глаза смотрел кто-то чужой.
– В общем, как и я. Почти ничего. Стерто все, что связано с личностью. Горация помнит, – Пустельга усмехнулся. – И, кажется, французский.
Странно… Впрочем, Виктория Николаевна читала о чем-то подобном. Исчезает личность… Того Орфея, которого она знала, уже нет. Есть кто-то другой, запертый в одноместной палате на четвертом этаже с охраной у дверей. Этот другой помнит Горация, но не помнит ее…
Ника сама поразилась спокойствию, с которым восприняла услышанное. Не закричала, не задохнулась от боли. Наверно, потому, что уже поняла: этим не помочь. Главное – Юрий жив, значит, его можно спасти! Для этого она и пришла сюда…
– Я – немного врач. – – Ника постаралась справиться с собой и заговорила негромко, почти без эмоций. – Вы не могли бы точнее назвать диагноз?
Пустельга покачал головой:
– К сожалению – нет. Думаю, вы сможете узнать об этом сами. Дело в том, Виктория Николаевна, что я, как вы уже догадались, появился здесь не по собственному желанию. Еще неделю назад я не знал о Юрии Петровиче ровным счетом ничего. Меня вызвали – и дали задание…
Он ничего не скрывал, и эта откровенность вызывала доверие. Наверно, в этом тоже был расчет:
искренность всегда ценится.
– Я сотрудник госбезопасности. Со мной говорил руководитель весьма высокого ранга и велел передать вам следующее: болезнь Юрия Петровича очень опасна. Она излечима, но требуется ваша помощь. Если вы согласны…
– Но что я смогу? – Об этом Ника думала уже не первый день.
– Вы его хорошо знали. Возможно, для лечения требуется такой человек. Впрочем, вы сможете спросить и об этом. Кстати, должен извиниться за своих, так сказать, коллег. – Сергей чуть скривился. – Мы попросили посмотреть за вами, чтобы вы не исчезли из города, а они устроили фейерверк. Услужливый дурак, как известно, опаснее врага…
Похоже, Пустельга говорил правду. Легче от этого не стало. Что НКВД, что госбезопасность – эти волки не щадят никого…
– Скажите, Сергей… – Ника все еще не могла решиться. – Вы думаете, это… излечение возможно? Вы не врач, но вы же контрразведчик, должны понимать?..